Как свежи были розы в аду

Она поднялась на свой этаж, позвонила в дверь. Ей долго не открывали, потом звякнула цепочка, заскрипели крючки-засовы, на пороге появилась старая женщина, опирающаяся на массивную палку. Какое-то время она молча смотрела на Валентину, и ее сухое лицо с тонкими, по-прежнему высокомерно поджатыми губами ничего не выражало.

– Здравствуй, тетя Надя, – ровно сказала Валентина. – Можно войти?

– Тебя выпустили или ты сбежала? – неожиданно красивым и звучным голосом спросила старуха и, не дожидаясь ответа, повернулась к ней спиной.

Валя вошла в пыльную прихожую со стеллажами книг от пола до потолка, бросила на пол рюкзак и ответила уже не тете, а закрывшейся двери ее комнаты.

– Да, меня выпустили. С чистой совестью. Ты, конечно, мне рада.

Она сбросила с себя одежду прямо на пол, босыми, почти мужского размера ногами вошла в ванную, встала под душ и смывала с себя тяжелую дорогу – из одного места, где ей было плохо, к другому, где бывало еще хуже. Как сказал мужик с серебряными волосами, «в открытом космосе». Именно так. В этой огромной квартире столько призраков, столько следов, столько сохранившихся страданий, ненависти, страха, вожделений и тайн, что она здесь по-прежнему чувствует себя как на минном поле.

Валентина вышла из ванной, накинув на себя один из халатов, висевших на крючке, босиком прошла в кухню, открыла кран с холодной водой и долго пила прямо из него. Подняла мокрое лицо: на нее смотрели голубые глаза тетки. Почти такие же, как у нее, только выцвели малость.

– Ты такая же мужичка, как была, – произнесла тетя Надя. – Босиком, пьешь из-под крана. Всю жизнь тебе удивляюсь.

– Конечно, – Валя широко улыбнулась, показав разрушенные зубы. – Я сама себе удивляюсь. Как такая дубина уродилась и вымахала среди утонченных эстетов и аристократов. Ну что с этим поделаешь. Тебе вроде уже семьдесят, если не больше. Понадобится, и от меня примешь стакан воды. Тебе налью. Всех остальных ты извела.

– Да ты хамка. Поешь, если хочешь. Что есть в холодильнике. Я положила на твою кровать чистое постельное белье. Не поленись его постелить.

– Спасибо, – сказала Валя. – Слушай, а почему у меня глаза, как у тебя, а не как у мамы? Странно, правда?

– Ошибка природы, – пожала плечами тетка. – Я пойду. Я в это время отдыхаю.

Валя открыла холодильник, обнаружила там яйца, огурцы и батон. Тетя всегда держала хлеб в холодильнике. Она оторвала кусок батона и ела его с огурцами. В щель кухонной занавески она видела солнечный двор, скамейки у детской площадки, соседок, которые о чем-то оживленно говорили. Разумеется, о ней. Что же делать? Как приблизить ночь, чтобы спрятаться от всего? Она вошла в свою комнату, закрыла дверь на ключ изнутри. Сбросила чистое постельное белье на грязный ковер, легла прямо на матрас, укрылась шерстяным одеялом. Сейчас ее уже знобило. Ломка. Она села и стала лихорадочно вспоминать. Обыск, понятые… Они тогда вывернули все, вытащили наркотики даже из прорехи в матрасе. Но она бы не была Валькой-заначкой, если бы они нашли все. Валя быстро встала, взяла со стола металлическую линейку и отжала плинтус у самой двери. Есть! Она держала в руке маленький пакетик и дрожала от счастья. Опять везение. Потом день замелькал, как кинопленка, потемнел, закончился, наступила душная и спасительная ночь. Чего только не увидела Валя во мраке пустой комнаты. Чего только не услышала. Но, как всегда, самой яркой, прожигающей душу и мозг картинкой оставалась эта… Валя смотрит в щель двери спальни матери и отчима. Видит тонкое лицо мамы, нежный взгляд ее темных глаз, крупные обнаженные плечи мужчины, который склонился над ней… И вдруг… О боже! Эти плечи целует еще одна женщина. С точно таким же, как у мамы, лицом, только с голубыми глазами. Отчим поворачивается к ней, в его взгляде… Ох, адская страсть в его взгляде… И мука, и рабство… Они очень красивы все трое – мама Вера, ее сестра-близнец Надежда, мамин муж Александр.

Глава 2

Адвокат Валентин Петров проснулся, как всегда, рано. Первый день лета заглядывал в открытое окно хмуро и холодно. По подоконнику стучал почти осенний дождь. Утренние часы были для Валентина самыми плодотворными. Он просматривал дела своих подзащитных, читал информацию помощников и на каком-то этапе безошибочно находил слабые места следствия, тупиковые точки обвинения, заданность показаний лжесвидетелей. И ему становилось ясно, как получить информацию, необходимую для защиты, прямо во время процесса. Как одним своим вопросом что-то разрушить, невинным замечанием выудить истину, которая многое пустит под откос. Свою речь он практически не записывал, просто набрасывал никому не понятный план по сути экспромтов. У него был дар: в нужном месте и в нужное время сказать нечто такое и так, что в зале заседаний наступала решающая тишина. В ней иногда терпели крушение серьезные, с разных сторон поддержанные и щедро проплаченные замыслы. Валентину приходилось, разумеется, иногда терпеть поражение. Приходилось защищать далеко не ангелов. Но он знал грань, за которой кончается человек и начинается отпетый подонок. Подонков он не защищал. Не любил грязную работу. Хватало обычной. А обычное дело для адвоката – это защита тех, кто хоть в чем-то беззащитен и слаб. Хоть в чем-то невиновен. Даже если убил, даже если украл…