Как свежи были розы в аду

– Ирочка, – сказала поздно вечером Анна, – чуть не забыла. Звонил следователь, который занимается убийством Сашиной вдовы. Просил меня приехать. Я объяснила, что мы ничего не знаем, связи практически не поддерживали. Но он все же настаивает, правда, говорит, что это не к спеху, но, мол, любая деталь может пролить свет… Так что нужно съездить, как ты думаешь?

– Конечно, нужно.

– Тогда нам придется, наверное, заявление написать. Чтобы все было ясно.

– Какое заявление?

– Ну, что мы ни на что не претендуем. А то, знаешь, тебя по телевизору наследницей как-то называли. Я хочу, чтобы стало известно, что мы ни при чем. Всю жизнь так было и дальше пусть будет.

– Мама, мы не станем писать такое заявление. Подожди, послушай, не делай страшные глаза. Я буду претендовать на наследие отца, на его архивы, на все, что связано с его именем. Не из-за денег, разумеется. Просто это и наше имя. Почему то, что создано папой, чем мы гордились несмотря ни на что, – почему все должно попасть в руки какой-то уголовницы? Я его родная дочь.

– Боже, Ира. Этого никто не оспаривает. Просто теперь, в контексте этого убийства, речь идет именно о деньгах, а не о творчестве. Творчеством ты можешь гордиться, как и раньше.

– О чем ты говоришь! – Ирина редко теряла самообладание, но сейчас она почти кричала. – Я – профессиональный редактор и знаю, как можно все испохабить, опошлить, как можно продавать это людям, которые понятия не имеют, как ценен оригинал… Ты же музыкальный редактор, представь, что произведения Ветлицкой продадут какой-то попсе для инструментальной обработки… Валентина, убийца она или нет, деклассированный элемент, она явно не разбирается в таких делах, и, главное, к ней полезут далеко не профессионалы, а люди ее пошиба.

– Насчет музыки… Это тебя никак не касается. Вера – ее родная мать.

– Касается. У папы с Верой были общие музыкальные фильмы. Их нельзя разделить на части, это единое целое. А если она кому-то позволит их переснимать, переигрывать, переделывать… Это будет кошмаром!

– О чем ты говоришь, доченька? Эта женщина в тюрьме. Она, скорее всего, будет осуждена за убийство…

– Тем более. Я признаюсь: я читаю всю информацию по этому делу. Мама, ты же сама слышала: у нее какой-то сын – полудебил, рожденный после колонии для несовершеннолетних. Она отказалась от него в роддоме, но его усыновила домработница. Его содержала Надежда Ветлицкая. Стало быть, она его признавала внуком. Я читала комментарий юриста, что сына могут признать основным наследником, если ее посадят. И если я не буду ни на что претендовать. А я буду!

– Я в ужасе, Ирочка. Ты разрушишь нашу жизнь. Нам это не нужно.

– Мама, – Ирина взяла ее за руки, – мамочка моя дорогая. Я много думаю сейчас. Пока папа был жив и потом, когда его дела вела законная вдова, культурный человек, – мы считали, что он нас предал, потому сами отказались от него. Но сейчас мы предаем его. Ты сама говорила, что никто не уходит совсем. Так, может, папа мне посылает эти мысли. Может, он говорит: «Спаси меня, дочка…» – Ира неожиданно для себя заплакала горько и навзрыд.

Анна в отчаянии смотрела на ее мокрое, искаженное страданием лицо, она ничего не могла вымолвить: горло стиснуло спазмом. Она бросилась в свою комнату: дочка никогда еще не видела ее слез. Так они и дождались утра – каждая у себя. Устав плакать порознь, они прислушивались друг к другу. Дочь хотела, чтобы мать уснула наконец. Анна вспоминала с тоской, как легко убаюкивала Ирочку, когда та была маленькой. Не существовало ребенка спокойнее.

Утром, когда бледная Ирина пила кофе, собираясь на работу, на кухню вошла еще более бледная Анна.

– Ира, я решила, что ты должна поступать, как чувствуешь. Мы никогда об этом не говорили, но я очень любила Сашу и люблю до сих пор. От этой любви ты и родилась такой умной и красивой. Если ты считаешь, что он нуждается в нашей защите, я с тобой. Только жить нам станет тяжелее.

Глава 17

Петров сидел в комнате для свиданий, сосредоточенно читая какие-то документы, когда вошла Валя Ветлицкая. Он не успел обернуться: она стремительно прижалась к его спине, крепко сжав плечи, и практически встала на колени. Он резко вывернулся, с неожиданной силой ее поднял и почти бросил на стул.

– Что это за выходка? – произнес он возмущенно, но лицо оставалось спокойным, он внимательно смотрел ей в глаза.

Валентина горячо и быстро проговорила:

– Слушай, я больше не могу. Тебе же это не трудно, я знаю. Договорись. На полчаса… Я же тебе не противна, да? Ты сам нашел меня, чтобы защищать.