Как свежи были розы в аду

– Не знаю. Но благодарен вам безмерно.

– Хотите, я позвоню, выясню, жив ли он? – предложила взволнованная Зина.

– Еще бы!

Зина позвонила, поговорила, посмотрела на Валентина гордым взглядом.

– Живой! Но плохой… Он вам и сказать-то ничего не сможет, наверное.

– Ну, нет так нет. Главное, есть от чего плясать. В смысле – искать. Заодно и на преступников выйдем.

– Да? – Зина застеснялась, но все же смущенно сказала: – А вам нельзя позвонить? Ну, узнать, как там… Просто интересно.

– Конечно. Вот моя карточка. Я к вашим услугам. Еще раз большое спасибо. Одна просьба: никому ни слова! Тайна следствия, поднимаете, да?

– Ну что вы! Конечно! Вы не беспокойтесь.

Валентин вышел, сел в машину и глубоко задумался. Что он хочет выяснить? Ну, допустим, в больнице лежит на самом деле тот человек, что напал на Марину, хотел ее изнасиловать или сделал это – у Валентина похолодело сердце. Допустим, он каким-то образом находит этому подтверждение. Что дальше? Припереть Марину доказательствами и уликами? Заставить ее признаться в том, что она искалечила насильника? Он не станет этого делать, разумеется. Она ничего никогда не узнает о его расследовании. Зачем же он едет в эту больницу? Да из-за полноты информации. Эта долбаная полнота информации, которая из профессиональной привычки переросла в смысл жизни. Если это насильник, если он помнит, кто его ударил по голове, если сможет сказать… Если Марина в отчаянии сделала это каким-то образом – камень под рукой оказался, то…

– То добью урода, – Валентин выплюнул сигарету в окно и сжал руль задрожавшими от ярости пальцами.

…В больнице он объяснил ситуацию заведующему хирургическим отделением – пожилому человеку с красивым темноглазым лицом.

– Николай Иванович, как вы думаете, он в ближайшее время будет говорить?

– Ну, мне сказали, что он, наверное, ваш свидетель или не свидетель. Да кто ж знает, заговорит, не заговорит. Ну, вытащили мы осколки костей и стекла из его черепушки… Это не совсем наш профиль. Мы сообщили в полицию, чтоб родственников нашли. В нейрохирургию его надо переводить. А там, сами понимаете, не дешево все. Но мы его вечно держать не можем. И ухода такого у нас нет…

– Нельзя на него посмотреть?

– Посмотрите. Вот халат. Пошли.

Они прошли по узкому коридору в какой-то закуток типа изолятора. Там под капельницей лежал неподвижно человек с забинтованной головой. Глаза его были закрыты. Валентин подошел к нему близко, наклонился, разглядывая отекшее сероватое лицо… Выпрямился.

– Это мой свидетель, – сказал он. – Дайте, пожалуйста, полиции отбой. Если им сильно захочется помочь несчастному, дайте мой телефон. Я подумаю, как найти его родственников. Решу вопрос с его переводом от вас.

– Мое вам за это спасибо. У нас каждый метр, каждая пара рук на учете. И все везут, везут, как с войны.

Валентин почти выбежал из больницы. Он опять схватил свой адвокатский фарт, о котором все говорят. Искал мерзавца с личной мечтой – добить его, нашел действительно нужного пропавшего свидетеля. Разумеется, он придумает способ не подставить Марину. Если Антонов заговорит, то он ему объяснит, что признание в нападении на Марину станет его последним сказанием. Но жить и говорить мерзавец должен. Хотя бы для того, чтобы сесть за убийство Надежды Ветлицкой. Валентин набрал номер Сергея.

– Не помешал? Чем занимаешься?

– Ты не поверишь. Спасаю сына твоей подзащитной. Кольку Гришкина. Вляпался он в дерьмо по самую макушку. Устроился в левый банк, чтобы долги выбивать. Результат: лежит дома с разбитой рожей, а бандиты на него долг переоформляют. Такая милая схема.

– И что ты? – безучастно спросил Валентин.

– Ну, есть люди… Объясняют, что он нужен родине, Колька Гришкин. И вообще он знаменитость. Вроде согласились забыть, что он у них на договоре был. Не большая потеря. У них таких дураков – море.

– Молодец.

– Рад стараться. Я еще и вещички его папашки прихватил. Отдал Земцову на предмет отпечатков, волос и всего прочего… Раз нет самого папашки.

– Есть, Сережа. Забавное совпадение, но он лежит в больнице с проломленной головой.

– Да ты что! Кто ж его? Может, он сыну помогал в его самоотверженном труде?

– Нет. Точно – нет. Роман Антонов и какой-либо труд, даже такой, – вещи несовместимые. Сережа, тут такая ситуация, я даже не уверен, что тебе расскажу.

– Не хочешь подъехать? Ну, чтоб помолчать хотя бы.

– Хочу. Водки куплю по дороге. Давай напьемся, как люди.