40  

– Валя, и я хочу кофе!

Сразу все отступило, а то, что нужно и важно, вернулось… Он сделал несколько бутербродов, достал оставшиеся с вечера пирожные: Марина сказала, что, раз у них медовый месяц, они вообще будут есть только торты, пирожные и мороженое. Он, конечно, не отказывался от человеческой еды. Но, заказывая в ресторанах обеды и ужины на дом, сладкого покупал, будто на летний детский лагерь. И сам тоже на него подсел. Надо бы вовремя остановиться. Валентин вошел с подносом в спальню, когда Марина юркнула под одеяло, прибежав из ванной. Она строго следила за тем, чтобы он не видел ее неумытой.

– Есть хочу! – радостно сказала она и удобно уселась.

Ела она с удовольствием, вкусно, просто заражая его своим здоровым аппетитом. Они быстро обсудили его и ее дела. Решили, как их сдвинуть, освободив сегодняшний день. Потом вообще поговорили обо всем, что было на слуху – в политике, в сфере светских скандалов, о чем говорят в редакции, что он слышал от разных клиентов… Он поставил поднос на столик, она довольно потянулась и спросила:

– Значит, можно опять спать?

И уютно зевнула.

– Да нет, – сказал он. – Ты способна спать двадцать четыре часа подряд, если тебя подкармливать время от времени. Как труженик я возмущен таким отношением к жизни.

…Она уже не хотела спать. Она тянула к нему руки, таяла, раскрывалась для него, как цветок под солнцем… И вдруг это случилось. Он вспомнил. Ему как будто лезвие воткнулось в висок. Он сжал двумя ладонями ее лицо, постарался сказать спокойно, но не получилось.

– Мне все известно, – произнес он. – Я знаю даже, кто это был. Не знаю только, что он успел сделать и кто его ударил по голове. Романа Антонова.

Она побледнела. Освободилась, чуть отодвинулась.

– Мне не надо было это скрывать, да? Мы бы уже все обсудили, я бы не мучилась. Он жив?

– Да. В неважной форме, но есть надежда, что выкарабкается.

– Ты же не думаешь, что это я его ударила?

– Не знаю.

– Если бы я… Я рассказала бы. Это был другой человек. Он меня спас. Ничего не случилось… Благодаря ему. Он сказал, что, если я тебе сообщу, его посадят…

– Откуда он меня знает?

– Это Коля Гришкин. Твой свидетель. Он следил за отцом, понял, что тот собирается сделать – тот ему что-то говорил, – и приехал за ним. Ударил его сзади бутылкой шампанского. Ее привез Роман. Если он узнает, кто его ударил, то убьет Колю.

– Дорогая, – Валентин сел, потянулся за сигаретами. – Извини, я здесь покурю. Так вот, моя распрекрасная девочка, я настолько рад тому, что тебя спас этот косоглазый Гришкин… Я говорил себе, что это все условности, что к насильникам не ревнуют… Это не так. Я пережил страшную боль. По сравнению с ней то, что ты мне не доверяешь, просто ерунда.

– Я доверяю, – заплакала Марина. – Но это была не только моя тайна. Я боялась. Ты очень принципиальный.

– Боже! Я так здорово притворялся? Принципиальный Дзержинский! Я просто безумный влюбленный дурак. Я нашел эту скотину, поспособствовал его излечению в расчете на то, что он заговорит и сядет за убийство Надежды Ветлицкой.

– Ты хочешь ему так отомстить?!

– Да нет же. Какой ужас! Я на самом деле думаю, что он убийца. И не только я. Поэтому Валентина на свободе.

– Ты говорил, что они не смогли доказать… Ты ничего не сказал про Антонова…

– Я и дальше собирался молчать. И убеждал себя, что забыл историю с нападением на тебя. Но не вышло.

– Как хорошо, что не вышло, – Марина, стоя на коленях, обняла его за шею и заревела в голос.

Глава 2

К вечеру Валентин вернулся в свой кабинет. Марина продолжала лежать на кровати с книжкой и своим любимым блюдом, наполненным ягодами. Он какое-то время сидел, как свободный человек, избавившийся от тайного тяжкого груза, и думал, что может поставить рядом один этот день и всю свою жизнь. Он решил не работать, а привести в порядок документы, папки, чтобы с утра ничего не искать… Что это? Боже! Письма Веры Ветлицкой. Он забыл их вернуть Валентине. А они – такая ценность для дочери… Для наследницы… «Надеюсь, Валя не станет ими торговать», – подумал адвокат, не испытывая особой надежды. Это большой соблазн. Такие письма купят за любые деньги.

Он открыл папку, вытащил листок наугад.


«Ты больше ничего мне не рассказываешь. Нам не до того. Или ты уже все мне поведал о себе? Интересно, когда меня нет, ты рассказываешь свою жизнь Наде? Она знает, что ты несколько раз плакал при мне из-за страшной вины перед дочерью? Сомневаюсь, что ты мог ей показать свои страдания и слезы. Я помню каждое твое слово. Я помню всех твоих женщин. Ты говорил, что до Анны никого не любил, но когда увидел меня, понял, что такое настоящая страсть. Представляю, что ты почувствовал, когда я познакомила тебя с сестрой. Вот радость-то: две одинаковые страсти… Прости, ты знаешь, грубость – это не мое. Просто ноет что-то постоянно. Я начинаю ненавидеть свое отражение в зеркале. Как будто это сестра-близнец. Я, конечно, люблю Надю… Боже, как я запуталась. Как я была счастлива в детстве, какой богатой себе казалась – ни у кого не было точно такой же сестры. Она сильнее и умнее меня, я так гордилась ею, так доверяла… Но однажды… Я никогда не рассказывала тебе о том, что произошло. Даже не произошло, а так, показалось… Я испугалась и никогда не думала больше об этом. Мы тогда жили с Валей в квартире Алексея. Я заехала сюда как-то днем без предупреждения, мне понадобилось взять какие-то книги. Надя должна была быть на работе. Я открыла дверь своим ключом. И ты представляешь, на кого я сразу налетела в прихожей? На Алексея, который тоже должен был быть на работе. Он надевал туфли, что-то пробормотал насчет того, почему здесь оказался: мол, был рядом, обнаружил, что у него денег нет на метро, на всякий случай зашел. Надя ему дала. У него вообще-то всегда был проездной. Но я не стала ничего спрашивать, ужасно не хотелось. Надя спокойно вышла из своей комнаты в халате и сказала: «Надо же – вы, наверное, договорились здесь встретиться?» Она намного умнее Алеши… Почему я это вспоминаю. Я никогда его особенно не любила. Мне казалось, что Надя относится к нему немного пренебрежительно, ну, это ее стиль. Но если он там оказался не случайно, то не потому, что он ей был нужен. Теперь я понимаю: ей нужен тот, кто принадлежит мне… Извини, я не сравниваю тебя и Лешу, ну какие сравнения. Он – обычный, тусклый человек, ты – яркий и солнечный мужчина из женских снов… Но если бы я хотела и могла сделать тебе больно, я бы прокричала: «Она не тебя любит, она просто мечтает ограбить меня. Поэтому у нее никогда не было своего мужчины. При ее-то красоте».

  40  
×
×