Блуда и МУДО

– Лучше пошли со мной, а? – предложил Моржов. – Деньги пополам.

– Не, на хуй, я боюсь. Током ёбнет.

– Там тока нет. Котельную на лето от сети отрубают. Тока я и сам боюсь.

Лёнчик задумался.

– Четыреста, говоришь? – переспросил он. – Четыреста мало… Резать, значит, буду я, и мне всего четыреста?… Давай, короче, хоть пятихатку.

– Иди в жопу, – не согласился Моржов. – За пятихатку я сам провод с током зубами перегрызу.

– Ну, четыреста пятьдесят, – сбавил Лёнчик.

– Каликин, торгуйся со своим Сергачом, – сказал Моржов. – Ты и так у меня ствол за гроши берёшь, и ещё тут наебать надо?

– Да ладно, чего ты, – сразу сдался Лёнчик. – Всё нормально, короче. Пошли тогда, что ли, пока все спят. Допьём по дороге.

…Они шагали по пустым улицам города Ковязин, напрямик пересекали дворы, пролезали под трубами теплотрасс. Уже рассвело, и город со всеми своими стенами и деревьями казался вышедшим из катакомб после ядерной зимы. День ещё не измазал его салом и копотью, и в нём можно было жить. Жара не обмяла тротуары и углы кирпичных кладок, солнце не высветило все подворотни и арки, вываливая городские кишки напоказ, будто на рыночном прилавке. Мир ещё не успел преобразиться в провинциальный супермаркет и оставался старинным, надёжным, крепким амбаром, запертым на висячий замок светила, восходящего за Колымагиными Горами.

Моржов и Лёнчик добрались до Багдада. Котельная помещалась в старой церкви, где трубу кочегарки пропустили сквозь обезглавленную колокольню.

– А сторож тут как? – спросил Лёнчик, осторожный, как крыса.

– У себя дома, – пояснил Моржов. – Он в семь вечера пост примет – и домой. В семь утра вернётся, пост сдаст и снова домой. Чего тут воровать-то? Колокольню?

Забор вокруг церкви-кочегарки стоял лишь там, где был виден с улицы. Дальше он только подразумевался. Моржов и Лёнчик перешагнули гнилые доски и брусья, заросшие бурьяном, и вышли на укатанный грузовиками двор. Грязная, облупленная церковь стояла, как старый колёсный пароход, который уже никогда никуда не сдвинется. Окна церкви были заложены силикатным кирпичом. Пролом в стене, сквозь который затаскивали бойлеры, закрывал ржавый щит из сваренных железных листов. Под карнизами из фигурного кирпича рыжие разводья образовали свои причудливые узоры. Возле фундамента, как шпана, рос чертополох.

Моржов сразу прошёл к дверке в цоколе колокольни. Щеколда с замком здесь была уже заботливо выбита. Моржов отволок дверь до половины, пока перекос не ограничил движения, и, не оглядываясь, исчез в сумраке. Лёнчик быстро протиснулся вслед за Моржовым.

Труба котельной прошивала колокольню насквозь. Узкая деревянная лесенка с вихлястыми перилами уползала вдоль стен наверх, по угловатой спирали обвивая трубу собою. Иногда Моржову и Лёнчику приходилось подгибаться под железные тяги от трубы к стенам; тяги фиксировали трубу в вертикальном положении.

– Не шаркайся, тут грязь одна, – сверху гулко предупредил Моржов, не замечая, что сам из-под ног осыпает Лёнчика известковым мусором.

– Ты, блядь, лучше себе под копыта смотри… – пробурчал, отряхиваясь, Лёнчик.

Они поднялись на небольшой помост возле окна, в которое уходила мощная коса резиновых кабелей. Снаружи в кладку стены были вбиты кронштейны, державшие фарфоровые изоляторы, хотя кабели и так были в оболочках. Коса в оконном проёме расплеталась на отдельные кабели. Некоторые ныряли вниз, а некоторые, обмотавшись вокруг изоляторов на пару оборотов, по воздуху утягивались к дальнему столбу.

Задрав голову, Лёнчик разглядывал светлое небо в широких щелях потолочного настила. Где-то там, наверху, шелестел ветерок. Обугленная верхушка трубы плыла в облаках, как перископ субмарины в пенных гребнях.

– Ща посмотрю, что тут как… – пробормотал Моржов и на четвереньках пополз в оконный проём. Стены колокольни были толщиной в полметра, не меньше.

Моржов выглянул наружу и с колокольни увидел сразу почти весь город Ковязин. Город ещё не всплыл из затопившей его зелени. Моржов видел Багдад с его чумазыми, обломанными брандмауэрами. За ивняковым валом Банного лога Моржов видел ровные ряды крыш хозяйственной Ковыряловки. Видел в запущенных садах античные профили слегка кривоватых террас Пролёта. Дальнюю и туманную груду горы Пикет. Край тусклой плоскости Пряжского пруда со срезанным боком чуланского Соцпосёлка. Колонны элеватора за телеграфными столбами Прокола. Бледные утёсы давних новостроек Пленума… Рыхлый, взрытый, старый, ни в чём не повинный город Ковязин словно бы уже проснулся, но не шевелился, не вылезал из-под ситцевого одеяла тополей и лип и только молча отовсюду смотрел на Моржова. Бледная заря – еле алая, словно замытая молоком кровь, – покорно поворачивалась к Моржову своей недозрелой наготой, как раздевающаяся проституточка.