Блуда и МУДО

Счастье – оборотная сторона одиночества. Но почему-то укоренилось мнение, что одиночество как раз и преодолевается блудом. Это даже как-то возвышало блуд, потому что вместо похабного веселья подразумевало некую трагедию. Моржова такие слова всегда изумляли. Интересно, блуд хоть кого-нибудь хоть когда-нибудь спас от одиночества? Да ни хрена не спас. Словно бы, скажем, тонешь, и, чтобы не утонуть, ты стал изо всех сил мочиться в океан. Не поможет: всё равно кердык.

Одиночество порождено KB – Кризисом Вербальности, и суть одиночества – в невозможности трансляции ценностей словом. При чём здесь блуд? Блудом, что ли, ценности транслировать? Одиночество одиночеством, а блуд блудом. Блуд – это тоска по победе. Отрицая одиночество как причину блуда, Моржов выводил свои умопостроения за предел общепринятой парадигмы. Но и пёс с ней, с парадигмой, если она породила такую хрень, как порядки города Ковязин, в котором никто не может обрести вкус победы иначе, чем через блуд.

– А скоро электричка приедет? – робко спросила Сонечка.

– Можешь называть меня Борей, – сказал Моржов, вытащил из кармана телефон и посмотрел на часы. – Должна сейчас.

Где-то за горой тотчас что-то завыло.

Сперва из-за поворота по рельсам прикатился стук, а потом вдали из-за елей стремительно вынырнула кошачья морда электрички. Не сводя с Моржова бешеных глаз, электричка налетела на Моржова и Соню, промахнулась мимо и затряслась, останавливаясь. Моржов приложил к глазам бинокль.

В сплошной стене вагонов все двери разъехались. Но никто не спрыгнул на перрон: не то что завалящийся американец, а даже простой соотечественник.

– Ну и ну! – изумился Моржов.

Электричка предупреждающе свистнула. И тут из дальнего вагона как-то неохотно спустилась на платформу одинокая девочка, огляделась и пошла к штабелю шпал. Электричка зашипела, хлопнула дверями и недовольно поволоклась прочь, как дырявый невод без улова.

– Здравствуйте, – сказала девочка. В руке она держала сумку, из которой торчали ракетки для бадминтона. – Я думаю, это нормально, что я приехала с ночёвкой, да?

Моржов девочку узнал. Девочка была из кружка Каравайского – призёрка и медалистка многих состязаний по настольному теннису.

– Конечно, – ответил Моржов. – Ты – Наташа Ландышева, верно? Я – Борис Данилович, а это – Софья Ивановна… А ведь ты, Наташа, не из наших кружков…

– Я ещё и на английский хожу к Милене Дмитриевне, – независимо пояснила Наташа. – Человек ведь должен заниматься не одним лишь настольным теннисом.

– Ну да… – несколько оторопело согласился Моржов и от уважения к Наташе даже слез со штабеля шпал.

– Ведите меня в лагерь, – распорядилась Наташа.

– А где американцы?

– В Америке, – не удержался Моржов.

На следующий день американцы опять не приехали. И на третий день – тоже. К вечеру третьего дня у Моржова назрело настоятельное желание определиться с ситуацией.

После ужина Серёжа Васенин и Наташа Ландышева играли в бадминтон. Упыри сидели возле спортплощадки на бревне и орали на проигрывающего Серёжу. Наташа Ландышева торжествовала беспощадно. Милена с книжкой в руке расположилась поблизости в шезлонге и мельком следила, чтобы упыри не отняли у Наташи ракетку, не побили Серёжу и не украли волан. Натянув до локтей длинные резиновые перчатки, Розка что-то мыла в раковине умывалки. Сонечка осталась на веранде вместе со Щёкиным, Моржовым и Костёрычем. Моржов подсел к ней, интимно приобнял её за талию и ласково прошептал на ушко:

– Сонечка, детка, сходи, пожалуйста, погуляй. Дяденькам надо поговорить.

– А куда сходить?… – беспомощно спросила Соня.

– Хоть вон Розке помоги.

Соня виновато улыбнулась, встала и послушно пошла к Розке.

– Ну, что, – негромко сказал Моржов Костёрычу и Щёкину. – Пришла пора держать совет. Что будем делать?

– А в чём проблема? – развалившись, величественно спросил Щёкин.

– Проблема в том, что в виде НЛО над Троельгой завис большой медный таз, – пояснил Моржов. – Американцы не приехали. И не приедут. Что-то там не то со всей этой затеей. Наших детей тоже, в общем, нет. В группе у Щёкина и Сонечки – четверо, а у вас с Миленой, Константин Егорыч, – всего двое. А должно быть по пятнадцать штук. Вот вам и проблема.

– Шестеро детей на шестерых педагогов… – задумчиво произнёс Костёрыч. – Так, наверное, и положено в человеческом обществе…