Блуда и МУДО

– Спасибо за покупку. Приходите ещё.

Моржов мрачно глянул на аптекаршу.

– Господь с вами, – буркнул он, пряча упаковку с таблетками в карман шортов. – Нашли чего пожелать. Я ведь у вас не шампанское на лотерейный выигрыш покупал.

Пока он крутил педали в Троельгу, вечер иссяк. Меховой лес по обочинам соболино почернел, но асфальт под луною отливал голубым, словно был изо льда.

В лагере все уже спали – в жилом корпусе не светилось ни одно окошко. Моржов прислонил велосипед к перильцам крылечка и только собрался помочиться в ближайших кустах (неохота было впотьмах шарахаться по лесу, разыскивая сортир), как услышал какой-то всхлип. Сначала он подумал, что это на камнях плеснула неожиданной волной Талка или таинственная рыба-полуночница в заводи бултыхнула хвостом, но потом во тьме под крышей веранды что-то шевельнулось.

Моржов тотчас пошёл к веранде и увидел Сонечку, сидевшую за столом. Точнее, сидящую на скамейке и лежащую грудью на столешнице, будто она спала, как студент на утренней лекции.

– Сонь, ты чего? – негромко спросил Моржов.

Сонечка не ответила. Она плакала.

Моржов постоял, размышляя, а потом вернулся к крыльцу. Он деловито закатил велосипед в тёмный холл и приставил к стене, на которой смутно белел планшет «План эвакуации». Позавчера Щёкин взял фломастер и исправил заголовок на «План эякуляции». До сих пор этого, кроме Моржова, никто не заметил.

Холл занимал центральную часть жилого корпуса. Направо и налево из холла отходили коридорчики. В каждой стене коридорчиков было по три двери в пятиместные палаты; итого – двенадцать палат. В палатах слева от «Плана эякуляции» жили Моржов плюс Щёкин, Розка плюс Сонечка, Костёрыч и Милена. В двух пустующих палатах Розка хранила подотчётное имущество, например спальные мешки. В шести палатах справа от «Плана эякуляции» обитали дети. Серёжа Васенин и Наташа Ландышева обитали в отдельных комнатах, а упыри – все вместе, вчетвером, но каждый день они перекочёвывали в новое помещение.

Моржов прошёл в свои покои. Щёкин дрых. Моржов достал из-под койки рюкзак и вытряхнул его содержимое на спальный мешок. В соответствии со своим внутренним планом эякуляции он извлёк из кучи барахла новую пачку сигарет, фонарик, большой носовой платок и куртку (чтобы в нужный момент набросить её Сонечке на плечи). Потом Моржов подумал, щурясь в окошко на луну, вытащил из кармана шортов упаковку виагры, достал облатку и выдавил в рот таблетку, а облатку и упаковку сунул в рюкзак.

Моржову было интересно – где в первую очередь проявится действие виагры? Его вспучит эрекцией или просто раздует башку? Пока что никакого эффекта не наблюдалось. Правда, прошло всего четыре секунды.

Моржов вышел из корпуса, пошагал к веранде, закуривая на ходу, деликатно перешагнул длинную скамейку перед столом и присел рядом с Соней. Соня не отвлекалась от своего горя.

– Давай поговорим, – ласково предложил Моржов и погладил Соню по спинке. – Наверняка не всё так ужасно…

Соня шмыгнула носом, словно сопли как-то мешали ей слушать Моржова.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – тихо спросил Моржов.

Моржов бросил сигарету, осторожно взял Соню за плечики, придал ей более-менее сидячее положение и принялся наводить порядок – перекинул назад толстую Сонечкину косу, убрал за ушки выбившиеся пряди, намокшие от слёз, застегнул на рубашке верхнюю пуговку и вытер Соне лицо платком. Соня не открывала глаз. Почувствовав платок на своих щеках, она заплакала ещё сильнее. Моржов нежно поцеловал Соню в висок.

– Пойдём погуляем, – предложил Моржов. – На просторе и плакать слаще.

Он выбрался из-за стола и потянул Соню за собой. Соня не сопротивлялась, встала и вышла.

– Пойдём туда, – сказал Моржов, для наглядности указывая пальцем на дорогу, ведущую из лагеря к разъезду Колымагино.

Как раз наступило время куртки, и Моржов заботливо накинул её на Сонечку.

Они медленно и молча прошли под ржавой аркой ворот Троельги. Где-то в стороне, вверху за лесом с гулом покатились огни пассажирского поезда – и ещё долго колотился отголосок, рассыпаясь вдали по долине.

Моржов искоса смотрел на Соню. Она была одета довольно нелепо – в клетчатую рубашку и спортивные брюки. Похоже, что сама Соня и не замечала этой нелепости, а точнее, привыкла к ней – как к следствию бедности. Соня была бедной девушкой, Моржов это понял уже давно. У Сони не было ни серёжек, ни даже какого-нибудь дешёвого колечка. И в Троельгу-то Соня пришла из Ковязина пешком – экономила на электричке. И Моржову стало жалко Соню, но не со снисхождением к ней, а со злобой на жизнь.