Я, Есенин Сергей…

* * *

• Все живое особой метой
• Отмечается с ранних пор.
• Если не был бы я поэтом,
• То, наверно, был мошенник и вор.

• Худощавый и низкорослый,
• Средь мальчишек всегда герой,
• Часто, часто с разбитым носом
• Приходил я к себе домой.

• И навстречу испуганной маме
• Я цедил сквозь кровавый рот:
• «Ничего! Я споткнулся о камень,
• Это к завтраму все заживет».

• И теперь вот, когда простыла
• Этих дней кипятковая вязь,
• Беспокойная, дерзкая сила
• На поэмы мои пролилась.

• Золотая словесная груда,
• И над каждой строкой без конца
• Отражается прежняя удаль
• Забияки и сорванца.

• Как тогда, я отважный и гордый,
• Только новью мой брызжет шаг…
• Если раньше мне били в морду,
• То теперь вся в крови душа.

• И уже говорю я не маме,
• А в чужой и хохочущий сброд:
• «Ничего! Я споткнулся о камень,
• Это к завтраму все заживет».

Февраль 1922

Литературный стол был чрезмерно обутылен. Оркестр играл беспрерывно. Рядом был А. Толстой. Напротив – Н. Крандиевская и Есенин… Она что-то говорила… Но Есенин не слыхал. Он вскидывал головой, чему-то улыбался и синими глазами смотрел в пьяное пространство…

Я сказал Есенину:

– Чего вы уставились?

Дальше должна была быть брань, драка, бутылкой в голову. Но Есенин улыбнулся тихо и жалобно… И сказал, протягивая руку:

– Я – ничего. Я – Есенин, давайте познакомимся…

Средь цветов и бутылок Есенин, облокотившись на стол, стал читать стихи. За столом замолчали, наклонившись к нему.

Когда Есенин читал, я смотрел на его лицо… Такие лица бывают хороши в отрочестве. Сейчас оно было больное, мертвенное, с впалым голубым румянцем. Золотые волосы и синие глаза были словно от другого лица, забытого в Рязани…

Он казался скакуном, потерявшим бровку и бросившимся вскачь целиной ипподрома. Я заказал оркестру трепак. Трепак начался медленно, «с подмывом». Мы стали просить Есенина. Он прошел несколько шагов. Остановился. Улыбнулся в пол. Но темп был хорош. И Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне на праздник. С коленцем. С вывертом.

– Вприсядку, Сережа! – кричали мы.

Смокинг легко и низко опустился. Есенин шел присядкой по залу. Оркестр ускорял темп, доходя до невозможного плясуну. Есенина подхватили под руки. Гром аплодисментов. И мы опять пришли к столу, где в тортах стояли окурки и цветы валялись, как измятые лошадьми…

Толстой с Крандиевской уехали… Я шел, качаясь, пустым залом… И вместо комнаты, где сидели мы, – вошел, где лакеи составляли посуду. Тут на столе сидел Есенин. Он сидя спал. Смокинг был смят. Лицо – отчаянной бледности. А сидел так, как в ночном у костра сидят крестьянские мальчишки, поджав под себя ноги.

Роман Гуль

* * *

• Не ругайтесь! Такое дело!
• Не торговец я на слова.
• Запрокинулась и отяжелела
• Золотая моя голова.

• Нет любви ни к деревне, ни к городу,
• Как же смог я ее донести?
• Брошу все. Отпущу себе бороду
• И бродягой пойду по Руси.

• Позабуду поэмы и книги,
• Перекину за плечи суму,
• Оттого что в полях забулдыге
• Ветер больше поет, чем кому.

• Провоняю я редькой и луком
• И, тревожа вечернюю гладь,
• Буду громко сморкаться в руку
• И во всем дурака валять.

• И не нужно мне лучшей удачи,
• Лишь забыться и слушать пургу,
• Оттого что без этих чудачеств
• Я прожить на земле не могу.

1922

* * *

• Я обманывать себя не стану,
• Залегла забота в сердце мглистом.
• Отчего прослыл я шарлатаном?
• Отчего прослыл я скандалистом?

• Не злодей я и не грабил лесом,
• Не расстреливал несчастных по темницам.
• Я всего лишь уличный повеса,
• Улыбающийся встречным лицам.

• Я московский озорной гуляка.
• По всему тверскому околотку
• В переулках каждая собака
• Знает мою легкую походку.

• Каждая задрипанная лошадь
• Головой кивает мне навстречу.
• Для зверей приятель я хороший,
• Каждый стих мой душу зверя лечит.

• Я хожу в цилиндре не для женщин —
• В глупой страсти сердце жить не в силе, —
• В нем удобней, грусть свою уменьшив,
• Золото овса давать кобыле.

• Средь людей я дружбы не имею.
• Я иному покорился царству.
• Каждому здесь кобелю на шею
• Я готов отдать мой лучший галстук.

• И теперь уж я болеть не стану.
• Прояснилась омуть в сердце мглистом.
• Оттого прослыл я шарлатаном,
• Оттого прослыл я скандалистом.

1922