86  

Хирургическая медсестра Лилия Михайловна Будко:

«Мы теперь каждый год все ветераны собираемся. И вот я выхожу из гостиницы, а девочки мне говорят:

— Где ты, Лиля, была? Мы так наплакались.

Оказывается, подошел к ним мужчина, казах, спрашивает:

— Вы откуда, девчата? Из какого госпиталя?

Они ему отвечают и говорят:

— А кого вы ищете?

— Я каждый год приезжаю сюда и ищу одну сестру. Она спасла мне жизнь, я ее полюбил. Хочу ее найти.

Мои девочки смеются:

— Да что там уж сестричку искать, там уже бабушка. Сединами голова убелена, уже все.

— Нет…

— Уже жена ведь есть, дети?

— Внуки есть, дети есть, жена есть. Душу потерял… Души нет…

Девочки мне это говорят, и мы вместе вспомнили: а не мой ли это казах?

…Привезли мальчишку казаха. Ну, совсем мальчишечка. Мы его прооперировали. У него было семь или восемь разрывов кишечника. Он безнадежный был. И настолько он лежал безучастный, что я его сразу заметила. И, как минутка лишняя, забегу к нему: „Ну, как дела?“. Внутривенное сама сделаю, температуру измерю, и он выкарабкался, пошел на поправку. А мы у себя раненых не держали долго, мы на первой линии. Окажем помощь и отправляем их дальше. И вот его с очередной партией должны увезти.

Он лежит на носилках, мне передают, что он зовет меня.

— Сестра, подойти ко мне.

— Что такое? Что ты хочешь? У тебя все хорошо. Тебя отправляют в тыл. Все будет в порядке. Считай, что ты уже живешь.

Он просит:

— Я очень вас прошу, я один у родителей. Вы меня спасли. Я знаю… — дает мне подарок — колечко, маленькое такое колечко.

А я колец не носила, почему-то не любила. И я отказываюсь:

— Я не могу, не могу. Отвези его лучше маме.

Он просит. Раненые пришли, помогают ему.

— Да возьми, он же от чистого сердца.

— Это же мой долг, понимаете?

Но уговорили они меня. Правда, я это колечко потом потеряла. Оно было мне больше, и однажды заснула, а машину подбросило и оно где-то упало. Жалела очень.

— Вы потом нашли этого мужчину?

— Мы так и не встретились. Не знаю, тот ли это? Но мы его целый день вместе с девочками искали.

И все мне вспоминалось и вспоминалось. Хорошее вспоминалось. Обиды вспоминались… Иногда до оскорбительного больно говорили о женщинах, которые были на войне. Вот были такие очень оскорбительные слова — „полевая походная жена“… На фронте их говорили…

Но они, наверное, родились не на фронте, пришли из тыла…

…В сорок шестом приехала я домой. Меня спрашивают: „Ты будешь ходить в военном или в гражданском?“. Конечно, в военном. И не подумаю снимать. Пошла вечером в Дом офицеров на танцы. И вот вы сейчас услышите, как относились к военным девушкам.

Я надела туфли, платье, а шинель и сапоги в гардероб сдала.

Подходит ко мне один военный и приглашает танцевать. Капитан.

— Вы, — говорит, — наверное, не здешняя. Очень интеллигентная девушка.

И весь вечер он от меня не отходил. Закончились танцы, говорит мне:

— Дайте ваш номерок.

И пошел вперед. А в гардеробе ему дают сапоги, дают шинель.

— Это не мое…

Я подхожу:

— Нет, это мое.

— Но вы мне не сказали, что были на фронте.

— А вы меня спрашивали?

И он растерянный стоит. Он не мог на меня глаз поднять.

А сам только с войны пришел.

— Почему вас так удивило?

— Я не мог представить, что вы были в армии. Понимаете, фронтовая девушка…

— Вас удивило, что я, мол, одна? Без мужа и не беременная?

Я не дала ему провожать меня.

И всегда гордилась, что я была на фронте, Родину защищала…»

Так и живет это в них едино: жестокая память войны и светлая память молодости.

«…Про бульбу дробненькую»

Вслед за Наполеоном Гитлер жаловался своим генералам: «Россия воюет не по правилам». «Не по правилам» — то сожженная пшеница, приготовленная к отправке в Германию, листовки с информацией Совинформбюро в центре оккупированного города, дерзкие партизанские налеты на укрепленные гарнизоны, ночные взрывы вражеских эшелонов, идущих на фронт… Это сотни больших и малых подвигов известных и неизвестных героев подпольной и партизанской борьбы. Это то, что Лев Толстой называл «дубиной народной войны». Но представим себе реалии этой борьбы. Что такое, например, подполье? Не от атаки к атаке, а постоянное чувство угрозы, отсутствие личной безопасности на протяжении лет. «…Первое время после освобождения я иду по улице и оглядываюсь: уже не могла не бояться… Я не могла спокойно пройти по улице. Иду и машины считаю… На вокзале поезда считаю…» (Седова В.Г., подпольщица).

  86  
×
×