Инферно

Лэнгдон выглядел испуганным.

— То есть человеческие существа подвергнутся существенной эволюции, которая сделает их устойчивыми, к примеру, к тифу?

— Это скорее управляемая эволюция, — поправила его Сински. — Обычно, эволюционный процесс — идет ли речь о двоякодышащей рыбе, отращивающей ноги, или об обезьяне, отращивающей большие пальцы, разводимые в разные стороны — занимает тысячелетия. Теперь мы можем внести радикальные генетические изменения за одно поколение. Сторонники технологии считают ее максимальным проявлением дарвиновского «выживания наиболее приспособленного» — люди становятся видом, который учится совершенствовать собственный эволюционный процесс.

— Звучит как попытка играть роль Бога, — ответил Лэнгдон.

— Я искренне соглашусь, — сказала Сински. — Зобрист, однако, как многие другие трансгуманисты, сильно настаивал на том, что эволюционное обязательство человечества — использовать все способности, имеющиеся в нашем распоряжении — зародышевую линию генетической мутации для одного — чтобы улучшиться как разновидность. Проблема состоит в том, что наша организация генетического материала походит на карточный домик — каждая часть связана и поддерживается множеством других — часто способами, которых мы не понимаем. Если мы пытаемся удалить единственную человеческую черту, мы можем заставить сотни других перемещаться одновременно, возможно с катастрофическими последствиями.

Лэнгдон кивнул. — В постепенном характере эволюции заложен глубокий смысл.

— Вот именно! — сказала Сински, чувствуя, что её восхищение профессором растёт ежеминутно. — Мы неумело вмешиваемся в процесс, который выстраивался целую вечность. Мы живём в опасное время. У нас буквально есть средства к тому, чтобы задействовать определённые последовательности генов так, что это сделало бы наших потомков более ловкими, энергичными, сильными и даже более умными — по существу, сверхрасой. Эти гипотетически «улучшенные» индивиды и есть то, что трансгуманисты называют пост-человеками, и некоторые верят, что в этом будущее нашего вида.

— Выглядит зловеще, как и евгеника, — ответил Лэнгдон.

От этого упоминания у Сински мурашки пошли по коже.

В 40-ых годах прошлого века нацистские ученые баловались технологией, которую они назвали евгеникой — попытка использовать элементарную генную инженерию, чтобы увеличить индекс рождаемости одних людей с определенными «желательными» генетическими признаками, уменьшая уровень рождаемости других с «менее желательными» этническими признаками.

Этническая чистка на генетическом уровне.

— Есть общие черты, — признала Сински, — и при этом трудно понять, как кто-то может спроектировать новый человеческий род. Существует много умных людей, которые полагают, что по отношению к нашему выживанию важно, что мы начинаем этот самый процесс. Один из спонсоров трансгуманистического журнала H+ описал зародышевую генную инженерию как «понятный следующий шаг,» и утверждал, что это «воплощение истинного потенциала наших разновидностей». — Сински сделала паузу. — С другой стороны, в оправдание журнала, они также привели статью из журнала Discover, названную «Самая опасная идея в мире».

— Я думаю, что согласился бы с последним, — сказал Лэнгдон. — По крайней мере, с социокультурной точки зрения.

— Как так?

— Ну, я предполагаю, что генетические усовершенствования — во многом похожи на пластическую хирургию — стоят большого количества денег, правильно?

— Конечно. Не всякому по карману улучшить себя или своих детей.

— И это означает, что легализованные генетические улучшения немедленно создали бы мир имущих и неимущих. У нас уже есть растущая пропасть между богатыми и бедными, но генная инженерия создала бы расу суперлюдей, и … воспринимающих себя «недочеловеками». Вы думаете, людей беспокоит, что миром правит один процент ультрабогатых? Просто вообразите, если бы этот один процент также, вполне буквально, был превосходящей разновидностью — более умной, более сильной, более здоровой. Вполне подходящая ситуация для рабства или этнической чистки.

Сински улыбнулась симпатичному академику. — Профессор, вы очень быстро ухватили то, что станет, я верю, самой серьезной ловушкой генной инженерии.

— Что ж, я, возможно, ухватил это, но меня все еще беспокоит Зобрист. Выглядит так, будто все эти трангуманистические мысли — об улучшении человеческой породы, о том, чтобы сделать нас более здоровыми, излечить от смертельных болезней, продлить срок жизни. И все же взгляды Зобриста на перенаселение выглядят как благословение на убийство людей. Не кажется ли вам, что его идеи относительно трансгуманизма и перенаселенности противоречат друг другу?