Будешь моей мамой

— Ничего мне не больно, — отрезала Ольга, отталкивая его руку. — Не буду я гадость всякую глотать. И так уже стакан димедрола впороли…

— Значит, так надо было. — Он говорил с ней, как с больным ребенком. — Съешь таблеточку, а? Не могу я смотреть, как ты мучаешься…

— Чего это я мучаюсь? Подумаешь — на Сашу упала! А он не мучается? — Ольга раздражалась все больше и больше. — Зачем Чижика от меня увезли? Я что, заразная?

— Тише, тише. — Он склонился над ней еще ниже, тревожно вглядываясь в ее глаза, удерживая за плечи горячими шершавыми ладонями. — Тебе просто полежать придется, совсем недолго… Я с тобой здесь побуду, тетя Марина за тобой поухаживает… Съешь таблеточку, тебе же больно. Ты даже во сне говорила, что тебе больно. Слушай, а может, ты пить хочешь? Я компотику наварил, яблочного. Он остыл уже. Хочешь пить?

— Я есть хочу, — из чувства противоречия заявила Ольга и тут же поняла, что это чистая правда. Это потому, что сейчас ночь. Раньше во время ночных дежурств в больнице она всегда страшно хотела есть.

— Ой, как хорошо! — обрадовался Игорь Дмитриевич. — Курицу будешь? Жареную. И я сейчас салата накрошу. И хлеб замечательный есть, тетя Марина вечером свежий испекла, раз уж мы не уехали.

Он исчез и через несколько минут приволок полный поднос всякой еды, поставил его на тумбочку, нырнул в комнату Анны, вернулся с двумя подушками и, обхватив ее за плечи, приподнял и посадил, затолкав ей за спину подушки.

— Я что, парализована? — буркнула Ольга, с удивлением чувствуя, до чего приятно, когда за тобой ухаживают, как за больной. За ней никто ни разу в жизни не ухаживал, как за больной. Впрочем, она никогда и не болела.

— Халат дать? — Игорь Дмитриевич, наверное, заметил, как она все время тянет простыню к горлу, снял с кресла халат и положил ей на колени. — Сама оденешься? Я выйду. Если что — позови, я за дверью буду.

Ну, это уже слишком. Он что, и одевать ее сам собирается? Ольга торопливо влезла в халат, стараясь не зацепить заклеенный пластырем локоть, морщась и скрипя зубами, поворочалась в постели, одергивая и расправляя полы халата и завязывая пояс, откинула простыню к ногам и позвала: — Игорь Дмитриевич! Я готова.

Он тут же вошел, уселся на постель рядом с ней и стал со знанием дела резать курятину, раскладывать по тарелкам салат, мелко крошить петрушку на маленькой разделочной доске, которую, оказывается, принес из кухни.

И они долго с удовольствием ужинали — или завтракали? — вдвоем, и она с удовольствием слушала, как Игорь Дмитриевич рассказывает о своей жизни… Его строительное дело, оказывается, еще отец начал, но успел немного — умер семь лет назад. Отец очень болел, сердце…

Мать четыре года назад опять замуж вышла. Вячеслав Васильевич у нее хороший, но тоже все время болеет. У него есть дочь от первого брака, Людмила, славная баба, они с матерью дружат, Людмила к ним в гости часто ездит, и помогает, и за отцом присматривает, когда мать к нему собирается. Они все ему, Игорю, очень сильно помогли, когда Наталья отступного потребовала за отказ от Анны. Наталья столько потребовала, что он один не собрал бы. А мать с Вячеславом Васильевичем, да и Людмила его — они все, что было, выложили, и у него кое-что нашлось, вот и не пришлось дело ликвидировать.

— Она что — деньги взяла? — не поверила Ольга. — Отдала дочку и взяла деньги? За Чижика?

— Почему это — отдала? Анны у нее и не было никогда… И рожать ее не хотела, а когда родила — так вскоре и бросила. Ушла от нас. А перед разводом предупредила: или плати, или ребенка заберу. Суды-то, как правило, детей с матерью оставляют. Тем более таких маленьких. Анну она не забрала бы, конечно. Зачем ей слепой ребенок? Она из-за этого и от меня ушла… Ну, потому что я не соглашался Анну в детский дом отдать. Мне один юрист посоветовал, чтобы я заставил ее официальный отказ подписать. Подписала! И очень довольна была — не ожидала, что я столько денег достану, на всякий случай просила столько, чтобы хоть половину получить.

Ольга испуганно смотрела на него и не хотела верить ни единому его слову. Конечно, она и раньше то и дело натыкалась в газетах на всякие ужасы. Но, во-первых, ужасы творили, безусловно, больные люди. Наркоманы какие-нибудь. А во-вторых, газеты врут, это все знают. А чтобы вот так, в жизни, да еще если касается Чижика…

— Ольга, — вдруг ни с того ни с сего спросил Игорь Дмитриевич. — А кто такой Гриша? Это твой муж, да?