Садовник

Там, во внешнем мире, бомбили Мадрид и Гернику, а он ездил в Сарагосу, чтобы привезти муку и мыло. В далеком Бургосе избирали диктатора, в Барселоне разгружали корабли с русским оружием, а он на двух грузовиках перебирался через линию фронта, чтобы раздобыть у спекулянтов дефицитнейший пенициллин и под завязку загрузиться солью. По всей Испании сшибались две величайшие военные машины современности, пришли и ушли собранные со всего света интербригады, а он решал мелкие, почти бытовые проблемы, надеясь, что вот еще немного, и что-то прояснится. Но ясность все никак не наступала.

Дважды через город прокатывались изможденные, потрепанные войска генералиссимуса Франко; дважды продирались не менее потрепанные и изможденные республиканские отряды, и каждый раз маленький городок недосчитывался двух-трех сотен едва доросших до призывного возраста парней и двух-трех десятков расстрелянных мужчин. И каждый раз Мигель с трудом гасил в себе острое желание все бросить, взять винтовку и исчезнуть — там же, где исчезают все остальные.

А потом наступила осень 1938 года, и фронт снова сдвинулся и застрял в двух километрах от центра города — точно по линии реки. И это было начало конца.

***

Осенью 1938 года Себастьяну исполнилось восемнадцать. Числа по-прежнему не имели для него значения, но вот свою взрослость, зрелость он уже ощущал. За два года войны он уже несколько раз переходил с одной стороны на другую и каждый раз с удовлетворением убеждался в том, что господь не с теми и не с другими; господь — с ним. Но конец света затягивался.

Теперь Себастьян уже не ждал его, как прежде, со дня на день. Он понимал, чтобы вырастить цветок, требуется время, и если бог однажды установил такие правила, он не станет нарушать их ради своей секундной прихоти. А значит, конец света будет длиться и длиться, пока жизнь окончательно не сдаст свои позиции.

Иногда от этой затянувшейся вселенской агонии ему становилось невмоготу, и тогда Себастьян брал свою отточенную до состояния бритвы, уже четвертую по счету лопату и помогал господу поскорее покончить с этим. А потом ходил по задымленным полям с горстью зерна в кармане, набивал мертвые оскаленные рты землей и сажал в каждый всего одно маленькое семечко. Но, боже! Как же их еще было много!

Он побывал в Барселоне и Валенсии, Картахене и Гранаде, Малаге, Севилье и Кордове. Он прошел в осажденный Мадрид и около двадцати дней помогал республиканцам строить укрепления, чтобы иметь возможность полюбоваться столичным Ботаническим садом. И везде собирал семена.

Поначалу он делал это на всякий случай, просто чтобы не остаться без посадочного материала, если господь приберет слишком уж многих. Но коллекция ширилась, в ней появились семена достаточно редких, найденных в заброшенных оранжереях тропических растений, и вскоре Себастьян ощущал себя весьма состоятельным человеком и даже неожиданно обнаружил в себе столь необычное качество, как скаредность.

Он мог часами перебирать уложенные в заплечном мешке сокровища, любуясь легкими, как пух, и мелкими, как пыль, семенами экзотических колючих лиан, которые он обнаружил в оранжерее картахенского фабриканта, или крупными, похожими на бобы семенами тропического цветка, найденного в сгоревшем учебном корпусе Мадридского университета. Он знал содержимое каждого из десятков почти неотличимых на вид полотняных мешочков и прекрасно помнил, где, что и при каких обстоятельствах добыл.

Он стал специально запасаться пшеницей и овсом, чтобы не тратить с таким трудом собранные семена на безвестных покойников, выросших, как трава, живших трава-травой, да и скошенных, как трава. И когда его заплечный мешок стал весить порядка сорока килограммов и передвигаться по стране стало довольно сложно, бог в очередной раз помог ему.

На этот раз в районе Гвадалахары его подобрали военные медики небольшого полевого госпиталя — помогать санитарам выносить помои да хоронить умерших от ран. Затем войска, а вслед за ними и госпиталь, продвинулись к Сарагосе, а спустя каких-то пару недель Себастьян в очередной раз поменял хозяина и почти официально занял в полку майора Дельгадо должность главного могильщика.

А еще через месяц усиленный марокканским батальоном полк встал напротив занятого республиканцами родного города Себастьяна, и садовник испытал невероятное облегчение. Он знал: пройдет совсем немного времени, и он вернется туда, где сможет спокойно и вдумчиво завершить сад и сделать последнее, самое главное дело — приготовить маленький кусочек Эдема и для себя.