Садовник

Мигель чувствовал себя так, словно его ударили кувалдой в грудь.

***

Когда за сеньорой Тересой пришла полиция, Себастьян с горечью осознал, что грех его все-таки слишком велик и, возможно, что именно из-за этого греха пострадала всегда защищавшая его сеньора Тереса. Промучившись неделю, он пошел-таки к падре Теодоро и по уже отлаженной формуле общения, где знаками, а где и звуками, рассказал священнику все.

— Бедный мальчик… — тихо проронил падре Теодоро. — Ты тоже винишь себя в смерти полковника… не надо, малыш… каждый из нас по-своему повинен в его смерти… mea culpa…

Себастьян нахмурился. Он видел, что падре все понял, но страстно хотел, чтобы грех ему все-таки отпустили! Он принялся объяснять все снова, как вдруг падре заплакал — тяжко, навзрыд.

— Mea culpa…

Себастьян оторопел. Таким он падре Теодоро не видел еще никогда. И только спустя долгих три или четыре минуты падре как будто очнулся, торопливо перекрестил его и сдавленным голосом проговорил священную формулу:

— Иди и впредь не греши…

Спустя всего три недели сеньора Тереса вернулась — тихая и какая-то потухшая. Но Себастьян был счастлив. Вся семья снова была вместе. Да, эти три недели не прошли для него даром, и порой Себастьян чувствовал себя сильно уставшим. Но он был искренне признателен господу за то, что Всевышний послал ему это испытание и позволил его выдержать. Он видел и понимал теперь втрое, впятеро, вдесятеро больше, чем прежде. Он стал другим, и он стал взрослым.

***

Понятно, что Мигель так просто сдаваться не собирался. Первым делом он съездил в Сарагосу и оставил в секретариате управления рапорт со своим объяснением случившегося и аргументами в защиту Тересы Эсперанса. Но вскоре понял, что это бесполезно, и подал рапорт еще выше — в Мадрид. Затем на всякий случай обратился за помощью к алькальду, имел длительный разговор с прокурором и судьей, но лишь убедился в том, что те ни ему, ни Тересе — не защита.

— Поймите, Мигель, — неловко улыбаясь, говорили ему, — с того самого момента, как Сесил гласно, на всю провинцию отказался от титула и всего имущества в пользу Республики, вы, посягая на него, посягнули и на Республику. А это — святое.

— Титулы отменили еще в декабре прошлого года, — мрачно парировал Мигель. — А с этим отказом от имущества вообще — темная история…

— Ну что вы цепляетесь к словам? — смущенно улыбались его собеседники. — И потом, далась вам эта шлюха… Мало того, что от мужа ушла, так еще и священника совратила! Кто вам сказал, что она невиновна?

— Я это знаю, — пожимал плечами Мигель. — Ни сеньора Тереса, ни падре Теодоро этого не делали.

— Ну и что? Вы лучше головой подумайте. Зачем это вам надо? Да если бы не ваше тупое упрямство, вас бы давно восстановили! Но вы же встали в позу! Стали под следствие копать, этих монархистов выгораживать… В Мадрид пожаловались! А какая власть станет подобное терпеть? Скажите спасибо, что еще не посадили…

Мигель только хмурился. Никому он спасибо говорить не собирался; напротив — подал еще одну жалобу в Мадрид, и еще одну, и еще… Обжегшись на невинно посаженном Энрике Гонсалесе, бывший начальник полиции не успокоился до тех пор, пока Тересу Эсперанса не выпустили из женской тюрьмы под подписку о невыезде. И только тогда всерьез занялся своей собственной судьбой.

Дела у него шли паршиво. Только спустя долгих три месяца, уже в ноябре, Мигелю удалось устроиться на маслозавод сменным мастером. Ни в мэрии, ни в прокуратуре, ни в суде вакансий для него отныне не значилось.

Но и это было еще не все. В первый же день работы на маслозаводе он встретил Сесила Эсперанса. Бывший наследник половины земель в округе, а ныне образцовый гражданин Испанской Республики устроился на тот же завод помощником главного бухгалтера и зарабатывал, наверное, раза в три больше, чем бывший начальник городской полиции.

— Ну, что, лейтенант, получил свое? — хохотнул при встрече Сесил. — А гонору-то было сколько! Посажу-у! Раздавлю-у!

Мигель угрюмо отмалчивался.

— Зато теперь все на своих местах, — лукаво улыбнулся Сесил. — Ты — внизу, а я — наверху.

Мигель не без труда удержал подкатившую к самому горлу ярость и заставил себя тоже улыбнуться.

— Скажите мне, Сесил, как вам удалось это дело провернуть?

— Какое? — искренне удивился Сесил.

— Ну, как вы поняли, что надо от наследства отказаться? Ну… чтобы мотива для убийства не было. Да еще заранее…