Садовник

Понятно, что в Мадриде к этому оказались готовы лучше других, и преданные правительству отряды милиции блокировали казармы и заставили военных сдаться менее чем за сутки. В Барселоне на это уже понадобилось 36 часов плюс несколько тысяч ранеными и убитыми. А вот Наварра и Арагон почти целиком примкнули к мятежникам.

Мигель принялся крутить ручку приемника, наткнулся на призыв коммунистов последовать примеру республиканского флота, где простые матросы уже повыбрасывали за борт своих профашистски настроенных офицеров, затем, сгорая от нетерпения, выслушал страстные выкрики какой-то Пассионарии о том, что «они не пройдут», и наконец-то отыскал немецкую радиостанцию.

Соседи по Европе выражались корректнее и точнее, а главное, по существу. Немецкий комментатор педантично и размеренно перечислил восставшие города и провинции, назвал фамилии генералов Мола, Франко и Кейпо де Льяно и точно сообщил имя руководителя мятежа — не так давно амнистированного правительством генерала Хосе Санхурхо.

Мигель стиснул зубы и смачно выругался. Генерал Санхурхо явно не желал помнить, как Республика уже однажды простила его за монархический мятеж. Хорош был и беспрерывно клявшийся в верности ценностям демократии Франко.

А затем комментатор сообщил о прибывшем в Севилью из Африки и состоящем из марокканцев-кабилов и бойцов Иностранного легиона десанте, и Мигеля буквально затрясло.

Он прекрасно помнил, какой дикой и беспощадной резней закончилось использование Иностранного легиона в Астурии в 1934 году, и хорошо понимал, что начнется, когда так до конца и не покоренные Испанией мстительные марокканцы ворвутся в наполненные слабыми мужчинами и аппетитными белыми женщинами города.

— Господи! — охнул Мигель, и вдруг по его спине пробежал холодок. — Слушай, Фелисидад, а у нас-то в городе что происходит? Кто за все отвечает?

— Энрике Гонсалес за все отвечает, — поджала губы женщина. — С самого утра на площади беснуются…

— Энрике?! — охнул Мигель. — А капитан Диего Дельгадо где? С кем он? Кто вообще за порядок отвечает? И где алькальд, где прокурор, где вообще все?!

— Не знаю, господин лейтенант, — покачала головой донья Фелисидад. — Я так слышала, в казармах позавчера стрельба была, а сейчас… даже не знаю, что сказать.

Мигель попробовал встать, но застонал от резанувшей все тело боли, откинулся на подушку и закрыл глаза. Еще никогда в жизни он не был таким беспомощным и уязвимым.

***

Вернувшись домой, Себастьян первым делом кинулся спасать цветы — за все то время, что он сидел в полицейском участке, их не полили ни разу. Затем он побежал доводить до конца дело, начатое на участке молодого сеньора Пабло. И лишь к вечеру предстал перед господами и принялся жестами объяснять, что его отпустили.

Но господ это, казалось, не интересовало; Эсперанса всей семьей выносили из дома семейные реликвии и ценности и бегом оттаскивали завернутое в скатерти столовое серебро, китайский фарфор и бесчисленные золотые безделушки к вырытой Сесилом и Пабло в самом центре сада яме.

И только когда на террасе появился взмокший, с дикими, черными от возбуждения глазами сержант, который сообщил, что капитану Дельгадо удалось переломить ход боя и анархисты отступают, что-то мгновенно поменялось. Сеньор Сесил и сеньор Пабло бросили все, вынесли из дома новенькие немецкие винтовки и, не обращая внимания на женский вой, исчезли в навалившейся на землю темноте.

Себастьян проводил их взглядом и бегом вернулся достригать ведущую к гроту ярко освещенную полной луной лавровую аллею. Он просто обязан был себя чем-то занять и чувствовал себя так, что, казалось, остановись он хоть на секунду, и сердце замрет и разорвется.

***

Он работал всю ночь — стремительно и как-то особенно вдохновенно. Стрельба то приближалась, то отдалялась, но это лишь подстегивало садовника, и длинная лавровая аллея, ведущая к участку молодого сеньора Пабло, приобретала дивные, нигде и никем ранее не виданные очертания.

И когда наступило утро, Себастьян вернулся в самое начало аллеи и в восхищении замер. Изрезанные ножницами ветви, словно подхваченные вихрем, устремлялись вперед, вели, подхватывали, несли каждого стоящего на этом месте вольного или невольного зрителя к вырубленному в холме холодному бетонированному гроту, словно делая его центром всей вселенной.

Себастьян расслабленно улыбнулся. Он знал, что именно здесь совсем-совсем скоро молодой сеньор Пабло обретет вечное райское блаженство.