Апостолы судьбы

— Дина, дело в том, что она совершенно здорова. Просто хочет побыть одна. Я ей предложил: если это настолько серьезно, я куда-нибудь перееду. На время. Но она сказала, что ей будет тяжелее, если мне придется уйти из дому. В общем, кошмар. Честно говоря, я в полной панике. У нее, понимаешь, как-то изменилось отношение ко мне. Все время она так радовалась, когда я приходил. Но окрепла, подумала, вспомнила… Я, конечно, грубо с ней обращался тогда, ну, ты помнишь.

— И где она? Ты даже приблизительно не знаешь?

— Я знаю совершенно точно. Профессор Тар- ков сказал мне по секрету от нее, что отвез Катю на свою дачу в Переделкино. Обещал, что будет за ней присматривать.

— Ой, ну, это же почти хорошо! Что ж ты сразу не сказал?

— Дина, о чем ты! Катя не хочет меня видеть! Для меня это просто конец света. Страшнее ее болезни и, наверно, страшнее ее смерти. Я не могу вынести разлуки с ней. Что мне делать, Дина?

— Держаться. Привести себя в чувство. Ты в таком состоянии, что я начинаю думать, что Катя права. Вам нужно разобраться — каждому в себе. И как у тебя язык повернулся сказать: страшнее ее смерти! С ума, что ли, сходишь? Она на даче. Она жива и здорова.

Дина в гневе бросила трубку, походила по квартире и почувствовала раскаяние. Не надо было на него кричать. Кому он еще может позвонить, поплакаться. В таком состоянии что угодно можно сделать и сказать. Дина набрала телефон Алены и попросила ее приехать.

— Сейчас, Диночка, приеду, — сразу ответила та. — У меня, кстати, есть информация о колдунье, помогающей Каролине в ее великих делах.

— Давай, колдунья — это прекрасно.

— А что у тебя голос невеселый? Что-то случилось?

— Да так. Приезжай, поговорим.

Дина не промучилась в ожидании и десяти минут, как в дверь позвонили. На пороге стоял Сергей, задумчивый и усталый.

— Не ждала?

— Я тебя всегда жду. Ты ведь просто пропал, не звонишь.

— Забегался, закрутился. Зашел отряхнуть прах с ног и души.

— Много дел?

— Да. Ничего особенного, но именно это и утомляет. Насчет твоего заказа. Сегодня встречаюсь с Дмитрием Гришиным, мужем Катиной подруги. Узнаю, отчего наш профессор так насторожился. И еще: мы со Славой вышли на колдунью, которая по делу об убийстве проходит. Но из дела Слава ее исключил. Подследственная сделала новое признание. Но мы логово посетили, с секретарем побеседовали. Ушли, правда, практически ни с чем. У ведьмы, оказывается, тоже есть семейные проблемы. Ее не будет несколько дней. Но я кое-что предпринимаю, чтобы установить ее личность.

— Молодец. И у меня урожайный день. Сейчас Алена приедет и еще про одну колдунью расскажет. У меня тоже была спонтанная попытка полетать над шабашем. Ничего, правда, хорошего не вышло.

— Понимаю. Дело не особенно перспективное. Если, конечно, твоя домоправительница не начнет этих мошенниц мариновать. У тебя поэтому настроение плохое?

— Да нет. Просто Катю выписали, а она к Игорю отказалась вернуться.

— Ничего себе. Может, этому одноглазому кудеснику лечить ее лучше надо было, а не фантастические теории придумывать?

— Не в этом дело. С ней все нормально в смысле болезни. Просто как в сказке: ударилась оземь и что-то в своей жизни увидела, чего раньше не замечала. Она сейчас на даче профессора.

— Вот это поворот! Но мне в женских тонкостях не разобраться… — Сергей почувствовал, что его кто-то тянет за штанину, и оглянулся. — Ох, эта метелка для стирания пыли все еще у тебя живет?

— Ты про Чарли? Что ты себе позволяешь? Я глаз от его прекрасного лица отвести не могу.

— Да, красота — страшная сила. Если не отпустишь штанину, получишь по носу, дрянь такая! — рявкнул Кольцов на Чарли.

— Не пугай его. Он знает, что за каждый акт хулиганства ему положено печенье. Это значит, цель достигнута.

Сергей дождался, пока Чарли захрустит печеньем, и спросил:

— А ты не звонила по телефону, который на ошейнике написан?

— Ты все забыл. Это не телефон. Во всяком случае, не московский. И вообще, я не собираюсь Чарли никому возвращать. У хорошего хозяина щенок не окажется бездомным.

— Ты не права и прекрасно это знаешь. Этот паршивец мог сбежать от золотого хозяина. Потому что паршивец. Зачем приличной собаке что-то писать на ошейнике! Ладно, в другой раз я обязательно посмотрю цифры. Хоть помечтаю о том, что его кто-нибудь заберет.

— Можешь притворяться чудовищем сколько влезет. Но ты знаешь, из-за чего я еще мучаюсь…