Герман Гессе, или Жизнь Мага

Увы! Экваториальное солнце не блистает над его родными местами. Туман, стелящийся над Боденским озером, заставляет Гессе сожалеть о «непростительной глупости», которую он свершил, вернувшись в негостеприимную пустыню, где его тотчас настигли насморк и боль в горле. Он не может написать ни строчки, чтобы оправдать ассигнованные издателем на путешествие четыре тысячи марок, и отсылает их Самюэлю Фишеру. Тот, однако, возвращает ему деньги: «Вы не обязаны писать непременно об Индии. Это не задаток — это дополнительное вознаграждение, которое я вам предоставил, имея в виду задуманное путешествие, лишь затем, чтобы подбодрить вас и обогатить ваше творческое воображение». Под названием «Записки об индийском путешествии» Фишер опубликует все-таки несколько страниц путевых заметок Гессе, и в будущем его протеже создаст на этом материале свой очередной шедевр.

Зима медленно уходит. Мия слабеет. Европа погрязла в меркантилизме и экстравагантных амбициях. Германия активно вооружается. Тон журнала «Мерц» становится более близким националистическим настроениям, и это заставляет Германа буквально ощетиниться: «Я никогда не интересовался политикой и как гражданин никогда не стремился участвовать в политической жизни города, народа или даже семьи…» Здесь предпочитают шовинистские памфлеты. Людвиг Тома пускается в отвратительный конформизм. Конрад Хауссман молчит. «Европа» становится пустым словом. «Я готов заниматься критикой еще шесть месяцев. Потом, пожалуйста, „да“ или „нет“. Я хотел бы, чтобы мое имя исчезло с обложки „Мерц…“»

В субботу 26 мая 1912 колокола Констанц и всех деревень, расположенных на берегах озера, зазвонили в честь Троицына дня. «Идет дождь, — пишет Герман, — в моем очаге давно уже горит спокойный и мягкий огонь, около которого любят греться пожилые люди».

Мия приносит травяные настои и журналы. Праздничный день напоминает ему свадьбу, и потому он не в духе. В тридцать пять лет он обращает внимание на циклические закономерности в своей жизни: «Самым замечательным был одиннадцатый год моей жизни. Потом наступил другой период между двадцатью одним и двадцатью пятью годами. Эти безумные годы прошли, и теперь мне достается слишком мало часов, которые были бы достойны быть прожитыми — они скупо падают капля за каплей из чаши моей жизни». Он смотрит на женщину рядом с ним, понимая, как нелегка ее жизнь. Она устала от провинции, от нескончаемых зим, от бесконечных ночей и холода, который разрушает сад. Герман в ответ на подобную горячность проявляет равнодушие: «Мне все равно». Мия не хочет оставаться в Гайенхофене, но им нельзя ехать в Швабию, на родину мужа, потому что близится война. Она хочет, чтобы ее дети жили и получили образование в Швейцарии.

Гессе пишет Конраду Хауссману: «У меня нет ни проектов на будущее, ни надежд, и я не думаю, что мне удастся состариться. Самое лучшее было бы для меня вести здесь жизнь отшельника, но это невозможно из-за семьи. Теперь я ищу в другом месте клочок земли, чтобы сажать салат — единственное занятие, к которому я отношусь серьезно. Уже давно я не испытываю иллюзий относительно того, что чтото может выйти из-под моего пера…»

Фишер, однако, издает сборник его новелл под простым названием «Окольные пути». «Маленький ученик, который переживает свою первую оплошность, и влюбившаяся продавщица столь же мне интересны, как герой, артист или политик, потому что они не относятся к избранным и дышат воздухом всего мира», — этот интерес Гессе к простым людям вызвал жестокие насмешки критики. Карл Буссе — давний друг, который издал в Берлине свой второй сборник поэм, — возмущается: «Почему автор злоупотребляет своим даром, описывая в деталях эволюцию существа, чья самая высокая цель состоит в том, чтобы расчесывать бороду и заплетать косы? В первом из этих рассказов представлена биография молодого человека, который должен стать нотариусом, но который в конце концов вместо этого открывает парикмахерскую. У Германа Гессе слишком много достоинств, чтобы размениваться по мелочам и чтобы расточать свой талант на пустяки».

Но что бы сказал Буссе, если бы увидел теперь лицо писателя, если бы заметил, как более сурово сомкнулись его брови, сколько морщин прорезали его лоб? Любят ли его в самом деле его поклонники? «Они меня считают или героем, вроде Камен-цинда, покоряющим вершины и хватающим быков за рога, или милым любезным господином, не лишенным чувства юмора, непринужденно улыбающимся с блаженным видом». Он курит сигару за сигарой, чуть не обжигая губы, и его пальцы с желтыми ногтями перелистывают страницу за страницей поэтические сборники. Он сверяет счета, просматривает рекламные анонсы издательства, различные описи. «Мои отношения с семьей, — говорит Гессе, — ограничиваются моим денежным вкладом».