– Правда. Но музыкант я только по образованию.
– Это, собственно говоря, не имеет значения. В музыке вы сечете.
– Факт, секу!
– Отлично! Сегодня вечером дают «Трубадура», хотите послушать? Отличный состав!
– О, с удовольствием.
– Отлично! А вот и ваш отель.
Отель располагался на набережной одного из каналов, старинный, прелестный. Мирон сам отнес чемодан в мой номер, который оказался очень красивым и уютным.
– Здесь все хорошо, кроме освещения, – заметил он. – Предполагается, собственно говоря, что в номере гостиницы люди только спят и трахаются, чтение не предусмотрено, но я распорядился, и к вечеру тут поставят хорошую настольную лампу.
– Спасибо большое, Мирон.
– Сколько времени вам нужно, чтобы собраться?
– Двадцать минут.
– О’кей! Жду вас в холле.
Я мгновенно приняла душ, переоделась и ровно через двадцать минут уже была внизу. Мирон читал английскую газету. Поднялся мне навстречу.
– Пунктуальность не российская!
– Я много лет жила в Америке.
– Это не всем помогает. Ну, пошли завтракать! Тут, собственно говоря, совсем недалеко, пройдемся пешком?
– С огромным удовольствием.
Здесь весна была уже в разгаре. Градусов пятнадцать, солнышко. Хорошо! И эти старинные дома вдоль каналов, и звуки башенных часов где-то неподалеку… Прелесть!
– Женя, вы не против, если мы сядем на воздухе, а то я курю…
– Прекрасно.
– Вас не смущает, что я курю?
– Ничуть. Курите сколько угодно.
– Отлично! Женя, Фархад прилетит только вечером, сегодня я буду вас опекать.
– Фарик мне говорил, что у вас проблемы с партией Роберта.
– Да. Был отличный исполнитель, но он соскочил, его позвали в «Ковент-Гарден», у нас ведь все только затевается, а там… Но ведь нельзя брать абы кого. У нас проект отчасти показушный, но в хорошем смысле слова. Поэтому…
– Понимаете, Мирон, Роберт – партия хоть и эффектная, но кроме сильного голоса ничего, собственно, не требует. Играть там нечего. Ну, правда, внешность нужна, но эффектных баритонов в России не так уж мало. Это же не «Риголетто» все-таки…
– А как вам Дроздовский? Такое имя, и голос, и внешность… Я с ним уже говорил, и он в принципе согласен, но такую цену заломил, мама, не горюй!
– Ну, если вам нужно имя, то с Робертом он справится. Без сомнения, Роберт и Эскамильо – вот две партии, которые ему по зубам.
– То есть вы считаете, что другие партии ему не по зубам? У него же мировое имя! И сказочный голос.
– Ну, не знаю… Я его не люблю, но, может, я несправедлива к нему.
– А вот сегодня мы его послушаем в «Трубадуре». Может, пересмотрите свое отношение?
– Попробую.
И Мирон принялся рассказывать мне о своей мечте:
– Поймите, Женя, русские певцы сейчас поют по всему миру и очень успешно, но они рассеяны, ну, вроде как евреи…
– А вы хотите создать что-то вроде оперного государства Израиль? – засмеялась я.
– Вот именно! – воодушевился он. – Мы с Фархадом около двух лет носимся с этой идеей, и у нас уже стало что-то вытанцовываться, но нужны огромные деньги, я кое-что надыбал, но мы решили начать с «Иоланты», одноактная опера, недорогая в постановке, немноголюдная и такая красивая. Но одного спектакля для такого проекта мало.
– Понимаю. Но нет возможности замахнуться сразу на несколько, это, так сказать, пробный шар? Но у Фархада большое имя, оно само по себе уже приманка…
Мне позвонил Фархад.
– Женечка, все в порядке?
– Да, Мирон вовсю меня опекает, вечером идем слушать «Трубадура».
– Я скоро прилечу, в оперу не пойду, так что увидимся завтра утром. Заеду за тобой в гостиницу в половине десятого.
– Хорошо, Фарик. У тебя грустный голос.
– Просто устал. Не беспокойся, Женечка. Все в порядке.
«Трубадур» – одна из моих любимых опер.
И в сегодняшнем спектакле было немало удач. Роскошный Манрико, потрясающая Азучена, дивная Леонора, не было только графа Ди Луна… То есть он был – красивый, фактурный, с роскошным тембром, но как бы его и не было. Мирон очень внимательно наблюдал за моей реакцией.
А публика, надо сказать, была в восторге.
– Ну, Женечка, я смотрю, Дроздовский вас не впечатлил?
– Нет. Понимаете, Мирон, Ди Луна же сложный, неоднозначный образ.
– Но публика сходит с ума!
– Это личное дело публики. А мне не нравится. Понимаете, он же совершенно пустой…
– Пустой? – Мирон внимательно на меня посмотрел.
– Ну конечно! Он же влюблен только в себя. Знаете, Марио Ланца когда-то сказал гениальную фразу…