Прощайте, колибри, хочу к воробьям!

Но она ответила!

– Алло! Костя, вы?

– Да! Женечка, как вы там?

– Хорошо! Очень интересно! Но кручусь как белка в колесе!

– А мы с Пафнутием скучаем, Женя!

– Знаете, я тоже… скучаю…

– А что вы сейчас делаете, Женя?

– Еду в аэропорт. Встречать одного певца.

– Откуда?

– Из Москвы.

– А сами в Москву не собираетесь?

– Боюсь, в ближайшее время не получится.

– Жаль… Женя, а у вас выходные-то бывают?

– Практически нет. Сейчас нет. Пока мы не выпустим спектакль, вряд ли будет свободная минутка. Но я рада, Костя, что вы позвонили. Вспоминаю с восторгом ваши пельмени…

– А где вы живете, Женя?

– В отеле. Костя, я уже подъезжаю, спасибо, что позвонили, я была очень рада. Пафнутия поцелуйте.

– А я вас целую, Женечка!

Он не был уверен, что она услышала эту фразу. Телефон отключился.

А Константин понял, что пропал. Она там крутится среди театральной богемы, кто знает, может, у нее уже завелся любовник или вот-вот заведется… Певца какого-то встречает… И дирижер этот красив, как Шахрияр. Впрочем, с чего я взял, что Шахрияр был красавцем? Чепуха! Да и Женя не Шахерезада. Но она прелесть, и не оценить этой прелести мог только такой набитый дурак, как я. Но я же оценил? Поздно, брат! Вот если бы сразу… Тогда, быть может, она не уехала бы с этим красавцем, не мыкалась в амстердамском отеле, не ездила бы встречать каких-то певцов, а встречала бы меня с работы, ухаживала за Пафнутием и была бы моя…

Но она будет моей, я этого хочу! Хочу целовать ее, хочу спать с ней, хочу просто быть с ней рядом, и, наверное, я даже мог бы рассказать ей то, что не рассказывал ни одной живой душе. Это моя, только моя тайна, даже отец ничего не знает. А ей, наверное, можно было бы рассказать…

Часть 2

Трио

Я давно не ощущала такого подъема, не чувствовала себя такой нужной! И, должна признаться, что к жизни на Западе я уже приспособлена лучше, чем к московской. Здесь у меня куда меньше недоумений, что безмерно восхищает и радует Фархада.

– Ох, Женька, как мне повезло! Ты же тут как рыба в воде, а Аллочка иной раз становилась в тупик, как и я. Видно, совковость впитана с молоком матери. А тебе хоть бы хны! Да, ты знаешь, Мирон от тебя в полном восторге!

– Мне он тоже нравится. Такой обаятельный! Вот вроде бы ни кожи ни рожи, а чувствуется мужик…

– Я заметил, он нравится женщинам, – как-то грустно улыбнулся Фарик.

Мы на машине ехали в Дюссельдорф, где ему предстояло дирижировать «Тоской».

– Фарик, ты почему так грустно это сказал? Можно подумать, ты женщинам не нравишься!

– Да нет, не в том дело. Просто все как-то глупо в жизни складывается. А впрочем, не хочу об этом говорить.

– Ну и не надо! Расскажи мне лучше про Мирона. Кто он, собственно, такой? Не пойму.

– О, Мирон интересная фигура! Мы с ним выросли в одном дворе. Он из совсем простой семьи, но всегда жадно тянулся к искусству. Помню, нам было лет по двенадцать, он вдруг подошел ко мне и говорит: «Слышь, Узбек (у меня во дворе была кличка Узбек), ты, говорят, в музыке петришь?» Я так удивился!

– Ну!

– А ты можешь сказать, есть у меня музыкальный слух?

– В принципе могу! А тебе зачем?

– Интересно!

– Давай попробуем! Айда ко мне!

– Зачем?

– Ну, я тебя проверю!

– А тут тебе слабо?

– А зачем надо на виду у всех? И потом, у меня дома пианино, с ним легче проверить.

– А ты на пианине хорошо играешь?

– Говорят, прилично. Да ты что, боишься?

У меня сейчас никого дома нет.

– Ладно, пошли.

Я чувствовал себя дико польщенным, Мирон был отпетым хулиганом и большим авторитетом во дворе, сама понимаешь. И слух у него оказался просто великолепным! Я ему это сказал, а он в ответ:

– Слышь, Узбек, если кто во дворе обижать будет, мне скажи! И еще… Ты когда-нибудь в оперном театре был?

– Ну, сколько раз! Меня бабушка водила!

– А это… не скучно?

– Ну, по-разному бывает. Вот мы на Вагнера ходили, мне скучно было.

Он как-то засмущался.

– Знаешь, у нашей соседки пластинка есть, она часто ее заводит, там мужик какой-то поет: «На земле весь род людской…»

– А, это из «Фауста» Гуно.

– Ты эту штуку знаешь?

– Всю оперу? Нет.

– Ну, а вот это про род людской?

– Знаю!

– Я вот сейчас тебе попробую напеть, сможешь определить, правильно я пою или же нет.

– Смогу! Валяй!

И он запел! С одной стороны, это было смешно – такой шкет Мефистофеля поет, а с другой – это было просто здорово! И голос у него был, мальчишеский совсем, но был! Короче, на другой день я отвел его к подруге моей бабушки, которая была аккомпаниатором детского хора. Она его послушала, ахнула, сказала, что у парня абсолютный слух, но в хор ему поздно, вот-вот голос ломаться начнет, но заниматься музыкой ему необходимо, тем более что способности редкие, а он даже нот не знает. Она стала с ним заниматься, совершенно бесплатно, а когда мать Мирона окончательно спилась, забрала парня к себе и даже завещала ему свою крохотную квартирку в Кузьминках.