Бегущий за ветром

– Я не пойду завтра на занятия и отвезу вас к врачу, – предложил я.

Генерал сухо усмехнулся:

– Тогда освободи побольше места на своих книжных полках, бачем. История болезни твоей Халы вроде сочинений Руми: такая же многотомная.

Но дело было не только в том, что Хала Джамиля наконец обрела слушателя. Даже если бы я с ружьем в руках еженощно отправлялся на разбой, теща сохранила бы ко мне всю свою любовь. Ведь я снял камень у нее с души, пролил бальзам на раны: ее дочка вышла замуж за молодого человека из достойной семьи. Все большие огорчения остались в прошлом, у ее девочки есть муж и будут детишки.

Кстати, насчет прошлого. Сорая мне подробно рассказала, что случилось в Вирджинии.

Мы с ней были на свадьбе – дядя Шариф, который работал в службе иммиграции, выдавал сына за афганку из Ньюарка. Все происходило в том самом зале, где полгода назад мы играли нашу свадьбу. Из толпы гостей мы с Сораей смотрели, как невеста принимает кольца от родителей жениха. Перед нами стояли две дамочки средних лет.

– Как мила невеста, – сказала одна из них другой. – Настоящая луна.

– Правда, – ответила ей подруга. – И чистая. Добродетельная. Никаких мужчин.

– Знаю. Этот юноша правильно сделал, что не женился на своей двоюродной.

По дороге домой Сорая разрыдалась. Я свернул к бордюру и остановился.

– Ну что ты, – гладил я жену по голове. – Кому какое дело?

– Какая ужасная несправедливость! – всхлипывала Сорая.

– Забудь.

– Их сыновья таскаются по бабам, имеют внебрачных детей, и все помалкивают, будто так и надо. Пусть мальчики развлекутся! А я… Стоило мне один раз оступиться, как у всех на языках уже нанг и намус, и я замарана до конца жизни.

Я смахнул слезинку у нее со щеки, чуть выше родинки.

– Я тебе не говорила… В тот вечер отец явился к нам с винтовкой в руках. Он сказал… тому парню… что в винтовке два патрона: один для любовника, а второй – для отца. Я кричала, обзывала отца всеми мыслимыми словами, вопила, что он не сможет меня запереть навсегда, что лучше бы он умер. – Слезы опять показались у нее на глазах. – Я так и выразилась: лучше бы он умер… Когда он привел меня домой, мама заплакала, обняла меня и все пыталась что-то сказать, только я никак не могла ее понять. После удара у нее плохо выговаривались слова. А отец отвел меня в мою спальню, усадил перед зеркалом, вручил ножницы и велел остричь волосы. И проследил, чтобы я выполнила приказание. Я несколько недель не выходила из дома. А когда вышла, меня повсюду сопровождал шепоток за спиной. Это было три года назад и за три тысячи миль отсюда. Но этот шепот по-прежнему меня преследует.

– Да черт с ними со всеми. Сорая улыбнулась сквозь слезы.

– Рассказывая тебе обо всем этом по телефону в день, когда ты посватался ко мне, я была уверена, что ты откажешься от такой жены.

– Как ты могла подумать? Сорая взяла меня за руку.

– Я так счастлива, что ты со мной. Ты совсем не такой, как другие афганцы.

– Давай не будем больше говорить на эту тему, ладно?

– Ладно.

Я поцеловал ее в щеку.

Почему это я другой, интересно? Может, потому, что в юности меня воспитывали мужчины и я не успел столкнуться с характерным порой для афганцев лицемерием по отношению к женщинам? А может, дело было в том, что Баба со своим свободомыслием и неприятием общепризнанных предрассудков был не похож на других отцов?

Да ведь и сам я пережил достаточно и прекрасно знал, что такое угрызения совести, – вот и не придавал прошлому Сораи большого значения.

Вскоре после смерти Бабы мы с Сораей переехали в квартиру с одной ванной всего в паре кварталов от дома генерала и Халы Джамили. Для вящего уюта родители Сораи купили нам коричневый кожаный диван и набор фарфоровой посуды. От себя лично генерал подарил мне новенькую пишущую машинку «Ай-Би-Эм». В коробку с подарком была вложена записка на фарси.

Амир– джан,

Да будут тебе в помощь эти клавиши в ремесле сочинителя.

Генерал Икбал Тахери

Отцовский микроавтобус я продал и больше ни разу не появился на толкучке. Зато каждую пятницу я ездил на кладбище. Частенько на могиле уже лежал свежий букет – от Сораи.

Мы наслаждались размеренной семейной жизнью и ее маленькими радостями, уступали друг другу в мелочах. Она спала с правой стороны кровати, я – с левой. Она любила пышные подушки, я – жесткие. На завтрак она ела хлопья с молоком.