Бегущий за ветром

– Какую миссию? – услышал я собственный голос. – Забивать камнями неверных супругов? Насиловать детей? Бичевать женщин за высокие каблуки? Расстреливать хазарейцев? И все во имя ислама?

Вот разошелся. Сдержаннее надо быть. Сказанного-то не воротишь. Теперь Рубикон перейден – и вряд ли ты выйдешь отсюда живым.

По лицу Асефа пробежало удивление.

– Становится интереснее, – потер руки он. – Вы, предатели, многого не понимаете.

– Это чего же именно? Асеф наморщил лоб.

– Вы не цените свой народ, его обычаи, его язык. Афганистан – это прекрасный дом, полный отбросов. Кому-то надо их разгрести.

– Так вот чем ты занимался в Мазари-Шарифе, переходя от дома к дому. Отбросы разгребал.

– Совершенно верно.

– На Западе это именуют иначе. Этническая чистка.

– Правда? – На лице у Асефа появилась радость. – Какое хорошее определение. Мне нравится.

– Мне от тебя ничего не нужно. Только этот мальчик.

– Этническая чистка, – смаковал слова Асеф.

– Мне нужен мальчик, – повторил я. Сохраб смотрел на меня не отрываясь. В его подведенных глазах была мольба, в точности как у жертвенного барана, которого режут в первый день великого праздника Ид-алъ-адха. Жертве еще дают кусочек сахару перед тем, как перерезать глотку.

– Зачем он тебе? – поинтересовался хозяин, прихватывая зубами ухо Сохраба. Пот каплями выступил у Асефа на лбу.

– Это мое дело.

– Что ты хочешь с ним сделать? А может, не с ним, а ему!

– Мерзость какая.

– А тебе-то откуда знать? Пробовал, что ли?

– Я хочу увезти его в другое место. Там ему будет лучше.

– Зачем?

– Это мое дело.

– Неужели ты, Амир, ехал в такую даль ради хазарейца? Чего ты сюда приперся? Какая твоя настоящая цель?

– У меня свои причины.

– Что ж, отлично, – фыркнул Асеф и сильно толкнул Сохраба в спину, опрокинув кофейный столик. Виноград из перевернутой вазы рассыпался по полу, и мальчик упал прямо на ягоды. Его одежда сразу покрылась лиловыми пятнами. – Бери его, – разрешил Асеф.

Я помог Сохрабу подняться, смахнул у него со штанов прилипшие виноградины.

– Бери же, – повторил Асеф, указывая на дверь.

Я взял Сохраба за маленькую, покрытую мозолями руку. Он ухватил меня за пальцы.

На фотографии он прижимался Хасану к ноге, обхватив его за бедро рукой. Оба они улыбались.

Стоило нам двинуться с места, как колокольчики зазвенели.

Звенели они до самого порога.

– Только, разумеется, не бесплатно, – послышался у нас за спиной голос Асефа.

Я обернулся:

– Чего ты хочешь?

– Заслужи мое расположение.

– Что тебе от меня надо?

– За тобой должок. Помнишь?

Еще бы не помнить. В тот день Дауд Хан осуществил дворцовый переворот. Почти всю мою взрослую жизнь, стоило мне услышать «Дауд Хан», как перед глазами вставал Хасан, нацеливший свою рогатку прямо в лицо Асефу. «Только шевельнись – и у тебя появится другое прозвище. Вместо „Асефа – пожирателя ушей“ ты будешь зваться „Одноглазый Асеф“», – говорит Хасан. Настоящий храбрец. И Асеф отступает со словами: «У сегодняшней истории обязательно будет продолжение».

В отношении Хасана он свое обещание уже сдержал. Теперь моя очередь.

– Так тому и быть, – ляпнул я.

А что мне было говорить? Просить его о чем-то все равно было бы бесполезно, зачем давать повод липший раз поглумиться?

Асеф кликнул охранников.

– Слушать меня. Сейчас я закрою дверь. С ним у меня старые счеты. Входить в комнату строго запрещаю! Поняли? В любом случае оставаться на местах!

– Слушаемся, ага-сагиб, – гаркнули парни.

– Когда все будет кончено, один из нас выйдет отсюда живым. Если это будет он, значит, он заслужил свободу. Пусть себе идет. Ясно?

Охранники замялись.

– Но, ага-сагиб…

– Если это будет он, не задерживать! – рявкнул Асеф.

На этот раз охранники не стали спорить, хотя рожи у них были кислые.

Уходя, они хотели увести Сохраба с собой.

– Оставьте его! – велел Асеф. И усмехнулся: – Пусть посмотрит. Ему полезно.

Когда дверь захлопнулась, Асеф отложил четки в сторону и полез в нагрудный карман. Я не особенно удивился, увидев, что он оттуда вытащил.

Конечно же, кастет из нержавеющей стали.

Волосы у него напомажены, над тонкой верхней губой усики в ниточку, как в свое время у Кларка Гейбла. Бриолин пропитал зеленую хирургическую шапочку, образовав пятно в форме Африки. И еще бросается в глаза золотой Аллах на цепочке, свисающей со смуглой шеи. Человек глядит на меня сверху вниз и торопливо бормочет что-то на незнакомом мне языке – урду, наверное. Кадык у него на шее прыгает. Хочу спросить, сколько ему лет (уж очень молодо он выглядит, словно модный актер из мыльной оперы), но вместо этого бурчу что-то вроде: «Я ему показал!» Или «задал».