300 дней и вся оставшаяся жизнь

Мама приняла известие о грядущем разводе в штыки, а Сашке Инночка просто наврала, что они с папой решили некоторое время пожить отдельно. Вернее, попыталась наврать. Хитрый ребенок подслушал одну из бабушкиных кухонных лекций на тему: «Да прости ты его, Нуся, все мужики — кобели, кому ты с ребенком нужна!» Сашка дождался отхода Капитолины Ивановны ко сну и тихим, непреклонным и каким-то очень взрослым голосом сообщил: «Мама, я тебя понимаю…»

Жизнь без Славика изменилась, но совсем не так, как ожидала и боялась Инночка. Она не тосковала по вечерам, всегда знала, чем себя занять, и даже завела себе хобби — вязание. Зато в квартире стремительно повываливались из стен важные гвозди, потекли краны, стал заедать замок. Бывший муж отнюдь не был Левшой, мастером на все руки, но мужскую домашнюю работу худо-бедно выполнял. Оказалось, свято место пусто не бывает: сосед Мишка, муж шебутной закадычной подруги Томки, взял часть хозяйственных обязанностей на себя, вернул на законные места нужные гвозди и привел в порядок краны. Замок просто поменяли, в качестве дополнительной причины указывая борьбу с мужским (или мужниным?) произволом, а в электричестве Инночка и сама неплохо разбиралась.

На алименты она решила не подавать, но Славик, раздувшийся от оскорбленного мужского самолюбия, завел отдельную сберкнижку, куда абсолютно припадочно клал разные суммы денег. Инночка ни разу не прикасалась к «алиментным» деньгам, собственно, она даже не знала, сколько именно их там накопилось за пять лет.

— Инок, ну не надо уходить от разговора, мы же с тобой не чужие люди друг другу, у нас вот сын растет.

«У нас??!» — молчи, Лучинина, молчи дешевле выйдет.

В течение пяти минут Славик разливался соловьем: а как ты готовишь! Знаешь, как тяжело деловому мужику одному, некому даже рубаху погладить!

Инночка тут же ощутила себя кухонным комбайном с дополнительной функцией «прачечная на дому».

И вообще — сын без мужского влияния в семье вырастет нюней, плаксой и женоподобным…

Славик понял, что в этом месте его занесло, и умолк. Инночка, страстно тоскуя о крючке и клубке ниток, молча превращала уже четвертую салфетку в кучу мельчайшего бумажного мусора. Вязание ее всегда хорошо отвлекало и успокаивало… «Катьку бы на тебя натравить. С ее напором и габаритами. Ты бегемот, но и она не такой суслик, как некоторые… Лошадь арабская, благородная и горячая… Или Фридку — змея, грациозная и молниеносно-ядовитая. Даже Томка тебя бы уделала, бегемот ты скандинавский, просто грохнула бы об пол пару-тройку тарелок и вышвырнула бы…»

Заезженная пластинка Славиковой лекции о супружеском примирении приобрела неслыханные ранее нотки:

— Понимаешь, такой клиент, такой… Ну, просто невозможно упустить. А как я скажу, что в разводе? Там у всех дочки на выданье, подумают, что я к ним лезу, чтобы породниться. Они все люди старой закалки, семья на первом месте…

— Славик, я что-то не очень понимаю. Можно поподробнее?

— Короче, я сказал, что я женат и счастлив в браке. Так нужно, для дела.

— И что из этого следует? Мы с мамой и Сашкой должны пригласить твоих бизнес — партнеров в наш дом на деловой ужин? Я должна сопровождать тебя на корпоративных вечеринках, совместно посещать рестораны и прочие общественные места? — Тон и речевые обороты Инночка сознательно делала все более арктически-аристократическими.

— В общем, да… Другого выхода нет.

Изо всех сил подавляя в себе желание яростно взвизгнуть: «Это у тебя выхода нет, а у меня проблема отсутствует», — Инночка вдруг расхохоталась:

— Да ты полоумный, Андреев! Это же просто готовый, в подарочной упаковке, повод для шантажа! Знаешь, что я тебе скажу? Ты сообщи своим друзьям — бизнесменам, что я тяжело больна и не могу принимать участие в вашей общественной жизни. А я, так уж и быть, не пойду на местное телевидение участвовать в ток-шоу «Дела семейные».

Славик, и так вполне розовый от бутылки коньяка, принятой единолично за ужином, покраснел. Потом пофиолетовел. Инночка уже пожалела о своей резкости, совсем уж было собралась предложить бывшему мужу валидол, как Славик вдруг свирепо заорал:

— Ах ты дрянь! Сука безмозглая, коза! Я тебя все эти годы содержал, ты знаешь, сколько я денег потратил на тебя и на… на… этого ублюдка! В кого, в кого он такой темный? Ты пользовалась, пользовалась мной и моими деньгами…

— Так я, оказывается у мамы не от вас? — на пороге стоял Шурик. Говорил он абсолютно спокойным, даже ленивым каким-то голосом.