300 дней и вся оставшаяся жизнь

И совсем интересно: когда Витку грузили в «Скорую», — а значит, при большом скоплении народа, — он, несмотря на пробитую голову, решил вслух ничего не говорить при свидетелях, а соответственно, ментам ее бывшего не сдавать. Или он мазохист, или она не знает, что теперь и думать. Какая-то цель у него есть, наверное. Какая цель? Инночка все отчетливей чувствовала себя Мухой-Цокотухой, вляпавшейся в паутину. Мама всегда говорила, что у Лучининой-младшей уникальные способности находить приключения на свою задницу там, где их в принципе быть не может. Если у человека — чисто теоретически — нормально с головой, например.

Дверь, за которой скрылась каталка с загадочным и прозорливым Виталием Валентиновичем Голубевым, шефом и по совместительству кавалером Инночки, скрипнула. По коридору быстрым аллюром неслась давешняя пигалица.

— Что с ним? — вскинулась ей навстречу Инночка.

— Ничего. Пить надо меньше и в разборки не попадать. Нормальная энцефалограмма.

Взглянув на Инночку, докторица решила проявить гуманизм, видимо, чтобы с обмороком не возиться.

— Ему повезло, что он не потерял сознание от удара в лицо и успел сгруппироваться. Только поэтому удар о бордюр головой не сломал ему основание черепа. Там просто кожа сильно рассечена, в травмпункте зашьют — и все дела. Где травмпункт, знаете?

Инночка кивнула с немой благодарностью, как бродячая собака, понявшая, что бить ее не будут. На этом проявление медработником человеческих чувств закончилось, брезгливо дернув углом рта, она сказала:

— Хоть руки вытрите, а то смотреть тошно.

А еще через секунду из-за энцефалографической двери довольно бодрой для обладателя черепномозговой травмы походкой показался Витка.

— Ну что, мой приключенческий друг, — провозгласил он на весь коридор. — Поможете раненому герою добраться до местного кружка кройки и шитья, то есть до травмпункта?

Она кивнула.

Одноэтажное здание «кружка кройки и шитья» находилось в глубине территории больницы. Переться им предстояло примерно метров шестьсот. Один — с травмированной головой, другая — с все еще колотящимся от пережитого страха сердцем. По подмерзшим к ночи лужам. Путешествие было трудным.

Она молчала. Понимала, что разговора не избежать, но намерения Витки ей ясны не были, а попадать в очередную идиотскую ситуацию по собственной инициативе, ляпнув лишнее, ей не хотелось.

— Может, подставишь дружеское плечо? — спросил он и, не дожидаясь ответа, обнял ее, но почему-то не за запрошенное плечо, а за талию.

— Знаю, знаю, у тебя миллион вопросов, и я обещаю честно на них ответить. Но после того, как мне зашьют голову, ладно? От госпитализации я отказался, дал подписку, и отсюда ты отвезешь меня домой. А я тебе взамен все расскажу. И отвечу на все вопросы. И открою все тайны. А то ты изведешь себя припадками раскаяния и самоедства…

В какой-то момент она поняла, что он просто болтает, то ли пытаясь отвлечь ее, то ли банально пугаясь, как все мужчины, предстоящих медицинских манипуляций.

— Возьмем такси, черт с ней, с машиной, никуда она на фиг не денется от кабака, и кофе у меня великолепный, и даже виски есть. И эта дурость, как ее… самогонка из кактуса.

— Текила, — наконец произнесла образованная дочь учительницы русского языка и литературы Инночка.

Глава 19

Томка выносила мусор. Мусора было много — Мишка весь вечер посвятил созданию новых, собственного изобретения, полочек-шкафчиков для кухни. Опилки, обрезки, остатки — все было упаковано аккуратистом Мишкой в пакеты, и пока шедевр плотницкого (или все-таки столярного?) искусства Мишкиными стараниями занимал достойное место на самой длинной кухонной стене, Томка, плюнув на народные приметы типа «никакого мусора на ночь глядя», бегала между собственной квартирой и мусоропроводом.

— Коламбия пикчерс не представляет, — мурлыкала довольная Томка, разбавляя идиотский, с её точки зрения, шлягер собственными вставками. — Куда ей, дур-р-ре, представлять, какой у меня шкафчик на кухне бывает! Всё бывает, если у мужика руки не из… Лучинина, на бойню в ночную смену устроилась трудиться?

Пятью минутами позже, уже на убранной кухне, Тамара поняла, что её первой реакцией был шок. А как, простите великодушно, еще реагировать, если ваша лучшая подруга бредет, спотыкаясь, словно слепая лошадь, по лестнице родного подъезда в полпервого ночи. Может, пьяная в зюзю? Но за Инночкой отродясь такого не водилось. Нет, не как пьяная, а как будто она смертельно ранена. Причем в пять мест сразу, судя по обилию крови на ее светлой одежде.