300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Девчонкам? А тебе?

— Мне тоже… То есть, не просто понравился… Я не ожидала, я никогда не видела, я просто не могла представить себе, насколько это красиво! Вит, Катька сказала, что это безумно дорого…

— А ей-то что за дело?! Ин, я люблю тебя.

Она быстро перегнулась через стол, чтобы поцеловать его. От благодарности. И еще — чтобы не дать ему продолжить. Он-то знал, что ее любит. А вот любит ли она его — она не знала. Целоваться было неудобно — мешал стол, мешала посуда. Как-то все глупо получается. Два взрослых человека… Инночка от безысходности уже совсем было хотела предложить прогуляться по саду, когда Витка встал, обошел стол, обнял ее за плечи и повел в сторону открытой двери старого дома. Они вошли в пустую спаленку. В соседней кто-то тихо посапывал, скорее всего, Дима. Было совсем темно. Инночка услышала, как Витка раздевается, и с перепугу быстро забормотала, что в старых деревянных домах, особенно тех, где не живут постоянно, вечно прохладно и сыровато, особенно по ночам, и даже если лето жаркое, как нынешнее… Скорее всего, он смирился с тем, что раздеваться, по крайней мере, сразу, она не собирается. Послышался тихий скрип. Она шагнула к кровати наугад и сразу наткнулась на его руки. Меньше всего на свете она хотела оказаться у стены. Если так, то у нее не останется никакой свободы выбора. Ей следовало остановиться и подумать, спокойно подумать, прямо сейчас: хочет ли она того, что, по идее, сейчас должно произойти? И если нет, то безжалостно отправить его спать в машину, и пусть думает, что считает нужным, ее это не касается. Но спокойно размышлять у нее не было времени. Весь сегодняшний день, яркий, наполненный смехом, приятными разговорами, любимой едой, день, когда у всех-всех было отличное настроение, очень быстро прошел перед ее закрытыми в темноте глазами. Урок плавания, прохлада кулона на шее, поцелуй в заполненном солнцем саду… Она шепнула:

— Подвинься, с детства боюсь спать у стенки.

Инночка сбросила тапки и вытянулась на действительно сыроватом ложе прямо как была — в шортах и в футболке. Витка сразу обнял ее и принялся осторожно целовать, она не отвечала на ласки, но не сопротивлялась — до тех пор, пока его пальцы не скользнули под ткань.

Если бы кто-то сейчас спросил Инночку, какая муха ее укусила, она не смогла бы дать ответ ни сразу, ни потом. Прикосновение мужских пальцев к ее коже чуть ниже лопаток вдруг страшно рассердило ее, почти до неконтролируемого бешенства. Ей стоило огромного труда не вскочить, не закричать, не ударить… Она затаилась. Она замерла, стала статуей. Конечно, он сразу почувствовал это, но спросить, что вдруг случилось, не посмел. Выпустил ее из рук, осторожно отодвинулся, пожелал спокойной ночи и через пару минут затих.

Ни она, ни он не смогли заснуть почти до утра, хотя зачем-то делали друг перед другом вид, что спят. Инночка боялась дышать и сходила с ума от единственной мысли: что она тут делает? Виталию было куда тяжелее: все его существо, та часть его личности, о существовании которой он и не подозревал до сих пор, яростно противилась происходящему: мечта его жизни, женщина, которую он добивался много лет, ради которой он мог бы сделать все, все что угодно, тихо дышит в темноте в каких-то сантиметрах от его рук, губ… И что? И ничего! Ничего, будь оно все проклято!

Простая, очевидная и от того убийственная мысль: все кончено, кончено раз и навсегда, кончено, не успев начаться, — оформилась в его голове почти на рассвете. Он хотел встать и уйти, но между ним и горестной свободой лежала Инночка. Если она хоть что-нибудь спросит, ему останется только пойти и утопиться в этой чертовой речке. Но Инночка задремала. Что ж, хоть в этом ему повезло. Он встал, сгреб в кучу свою одежду и выскользнул в «большую комнату». Светало. Фриды на диване не оказалось. Зато она поджидала его во дворе, за неубранным столом. В сером предутреннем свете, со своей странной сигареткой, Фрида показалась ему марсианкой.

— Доброе утро. В город?

Он кивнул, не в силах разговаривать.

— Захватишь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась к его машине.

Ехали молча. Не потому, что не хотелось разговаривать: Виталию нужен был свидетель. Свидетель того, что в самую тяжкую минуту в его жизни он вел себя мужественно и с достоинством. Фрида молчала по совсем другим причинам: мало кто относился к ее предсказаниям и предчувствиям более серьезно, чем она сама. Вчера, еще утром, когда сегодняшняя ситуация не то чтобы казалась невозможной, а просто не приходила никому в голову, она заметила, как Виталий рассматривал ее, — недолго, но и не как березку под окошком. Заинтересованно рассматривал. Значит, она, Фрида, и есть та самая, из ее гадания, не ведьма, а так, способная. Теперь не следовало торопить события, ни в коем случае не должно получиться так, как будто она только и ждала, когда ему дадут от ворот поворот. Надо спокойно подождать. Фрида смотрела на пробегающий за окном машины пейзаж, чередование зеленых перелесков и желтых полей, слегка улыбалась и молчала. Воскресный город был пуст. И чист — поливальные машины постарались.