300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Куда ты собралась? Ты матери нормально сказать можешь? Что ты свитер хватаешь? Нуся, ты уезжаешь? Надолго? Да скажи ты хоть что-нибудь!

Инночка швыряла в спортивную сумку белье (кто знает, сколько времени займет поездка), полотенце, зубную щетку, трико…

— Господи, трико-то тебе зачем?

— Мама, я не знаю толком, сколько я там пробуду. Может, придется ночевать где попало. Генка лежит в госпитале под Москвой, как я поняла, уже довольно давно лежит. Я хочу туда поехать и все выяснить. Если это возможно — привезти его домой.

Капитолина Ивановна с размаху плюхнулась на табуретку, хорошо, что та оказалась сразу за ее спиной. Интересно, что ее сумасшедшая дочь подразумевает под словом «домой»? Сюда, к ним домой? Только инвалида на шее им сейчас и не хватало. Да еще и участника боевых действий! Они же все чокнутые, по телевизору только и твердят: синдром, синдром. Ее дочь все-таки полоумная… Под носом такой мужчина, богатый, представительный, обходительный. Золотую цепочку вот на день рождения подарил. Нет, куда там! Генка, видите ли, в госпитале, и она помчалась его спасать…

Инночка действительно уже помчалась: застегнула молнии на новых полусапожках, схватила ключи, «я позвоню, мама» и привет — захлопнула за собой входную дверь. Хоть бы о сыне подумала, ему-то что объяснять…

Глава 30

Электричка до Красногорска шла двадцать минут, а ждать ее пришлось два часа. Оказывается, в городок ходили и «прямые» автобусы из Москвы, сказал Инночке таксист, которого она поймала прямо на выходе из вокзала. От него же она узнала, что военных госпиталей в городе аж три: солдатский и два офицерских. Инночка растерялась: куда же ей ехать? Таксист, добрая душа, объяснил, что солдатский госпиталь — в основном для местных военослужащих, в одном из офицерских пользуют хроников, хронических больных, нуждающихся в профилактическом лечении, — ну, там язвы всякие, гастриты-бронхиты. А вот во второй офицерский госпиталь свозят народ из горячих точек, и солдат, и офицеров, всех подряд. Такого там, дочь, насмотришься, что спать по ночам не будешь. Безрукие, безногие, слепые, обожженные… А ведь молоденькие, совсем пацаны еще.

Инночка слушала рассказы толстого усатого дядьки с холодеющим сердцем. Слепые, обожженные… Нет, с Генкой такого не может быть. С кем угодно, только не с ним… Она вдруг представила себе этого «кого угодно» и испугалась. Получалось так, что она желает зла другому человеку — чужому, незнакомому, но ведь у него тоже есть родные и близкие, его тоже кто-то любит, за него тоже кто-то боится! И, добираясь в такой же военный госпиталь, совсем не представляя, в каком состоянии найдет этого своего «кого угодно», тоже молится про себя: только бы не с моим, пусть с кем угодно… Она слушала неторопливый говорок таксиста и молча глотала слезы.

Наконец они доехали до открытых железных ворот. Туда ли она приехала, Инночка не знала, но расплатилась с водителем, и, смущаясь перекреститься, глубоко вздохнув, вошла. Корпуса маячили где-то в отдалении, а сразу от ворот начинался старый, невероятно запущенный и оттого живописный парк. Справочная, к счастью, оказалась в первом же здании, в которое наугад вошла Инночка. Воронцовых на излечении нашлось четверо, а вот Геннадий из них оказался один. Теперь Инночка по-настоящему испугалась. Ей слишком повезло в самом начале. И доехала без проблем, и с госпиталем угадала… Исходя из собственного опыта, она знала, что дальше должно было быть хуже. Гораздо хуже.

Разыскав нужный корпус, она уселась на лавочку перед ним и жадно закурила. Все-таки, наверное, сначала следует зайти к врачу. Не так страшно. Мысли опять понеслись по заезженному кругу: а что, если она его не узнает? Или узнает не сразу? Или не сдержится и заплачет? Чертов придурок этот его сосед по больничной койке. Не мог толком объяснить, чего ожидать. Из письма она знала только, что Генка встает и курит. Чтобы вставать, нужны ноги, а чтобы курить — руки. Хотя бы одна. И еще один вопрос, ютящийся на самом краешке сознания, мучил ее: почему он не написал ей? Не может писать? Но продиктовать-то хотя бы можно?

Все, хватит предполагать, придумывать и сходить с ума. От этого ничего не изменится. Все уже случилось. Даже не так: все плохое в Генкиной жизни уже случилось. А теперь будет только хорошее — она сделает для этого все, что можно. И то, что нельзя, она тоже сделает.

Военврач, внешне чем-то похожий на ее отца, Инночку огорошил: начал выяснять, кем она приходится сержанту Воронцову. Какая разница?