300 дней и вся оставшаяся жизнь

У Инночки была для Генки новость. Но новость такого разряда, что сообщать ее между делом, периодически отряхиваясь от снега и обсуждая новогодний подарок для Сашки, ей не хотелось. Это была не просто новость. И преподносить ее надо было соответственно. Кажется, она придумала:

— Ген, а поедем в Кутафино съездим, числа тридцатого. Это мое родовое гнездо. Ты печь топить умеешь? А то там на зиму газ отключают.

Генка рассмеялся, обнимая ее:

— Я, Ин, на самом деле все умею. И дрова рубить, и печь топить, и воду изо льда добывать. Это у нас такая романтическая прогулка с тобой будет, перед Новым годом?

— Примерно. Отмечать же все равно с моими придется, а то совсем обидятся. Кроме того, у меня к тебе разговор есть, серьезный.

Генка допытывался о содержании серьезного разговора до самого дома. Но, поскольку из этой затеи ничего не вышло, оставил Инночку в покое: хочет сказать в своем неведомом Кутафино — пусть там и скажет.

Поскольку ни Катерины, ни Виталия в этот раз не предполагалось, а значит, не предполагалось и автомобилей, добраться до деревни можно было только на обычном рейсовом автобусе. Самый ранний автобус отправлялся из города в шесть утра, и они решили поехать следующим, который отправлялся в восемь. До автовокзала пошли пешком: недалеко, и погода отличная, вчерашняя. Генка обнимал Инночку за плечи. Кроме того, что это было очень приятно, он еще подстраховывал: ее старенькие сапоги без каблуков оказались скользкими. На автомобиль, резко затормозивший чуть впереди них, они не обратили никакого внимания, хотя Инночка могла бы узнать тачку бывшего мужа. Просто она никогда в тачках ничего не понимала…

Андреев с трудом выволок из машины свое могучее тело в толстой, но распахнутой дубленке и преградил им путь:

— Инок, что-то ты по наклонной скатываешься. Что это за пугало с тобой? Новый кавалер? Ему тоже рога обломать?

Инночка остановилась, как вкопанная. Вот ведь бестолковое создание-то. Как он ей надоел, это просто с ума сойти можно! Он так и собирается раз в три месяца подкарауливать ее и портить настроение? Ясно же сказала прошлый раз: не лезь! Нет, вот он, нарисовался. И тут она услышала вкрадчивый Генкин голос:

— Ин, можно?

Она сразу поняла, что Генка имеет в виду, и на секунду задумалась. С одной стороны, драка — это плохо, драки провоцировать и поощрять нельзя. С другой — дураков надо учить, а то так дураками и помрут. А с третьей стороны, ей безумно понравилось, что Генка спросил у нее разрешения. Оскорбленная сторона, да и в преимуществе своем он уверен, и все равно: Ин, можно? И Инночка кивнула. Хотя Генка на нее и не смотрел, она знала, он ее чувствует. Дальше было не эффектно. Генка перелился из одной точки пространства в другую, оказался рядом со Славиком, улыбнулся ему и неуловимо быстро взмахнул руками. Почти всплеснул, как в танце. Если бы Инночка в этот момент моргнула, например, она бы вообще ничего не заметила. Вот руки висят, как плети, а вот они… снова висят. Только Славик почему-то на коленях стоит, обе его руки прижаты ко рту, пальцы на одной неестественно растопырены, а на свежий снег бодрой яркой струйкой бежит кровь.

— Хватит? — голосом без интонаций спросил Генка то ли у Славика, то ли у Инночки. Поскольку ответа не последовало, Генка обнял Инночку за плечи, и они просто пошли дальше, на автобус до Кутафино. Только в автобусе, еще холодном, не прогревшемся, она спросила, тесно прижимаясь к нему, что же такое он с ее боровом сотворил. Генка стал объяснять, что почти девяносто процентов боевых приемов, которым их учили в армии, рассчитано на мгновенную смерть противника. Другие — на удержание, но сегодня они были не актуальны, чего его удерживать, не повреждая, он что, ценный заложник? Поэтому он, Генка, воспользовался почти и неизученным им ассортиментом болевых приемов. Но, кажется, перестарался, и пальцы ему сломал, и зубы передние выбил, два, а может, и три. В общем, подучиться надо, чтобы добиваться желаемого результата… А какой результат он считает желаемым? Да напугать просто, чтоб не лез. Не, он наглый, не пугается просто так, получилось все правильно, теперь до него дойдет. А он ее сильно обижал, когда она была за ним замужем? Да нет, в основном потом, ответила Инночка и поняла, что Генка считает, что поступил неправильно, нанеся ущерб Славикову здоровью. Как будто у ребенка конфету отнял.

Впрочем, малозначительный эпизод с постановкой на место Инночкиного бывшего отошел на второй план, как только они вышли из автобуса. То, что они честно считали красотой и подарочной погодой в городе, сейчас показалось откровенной насмешкой. В двенадцати километрах от города снег был в три раза белее и искристее, воздух чище, ветви деревьев складывались в причудливое черно-белое кружево, дышалось легко и казалось, что весь мир родился заново и спит под белоснежным покрывалом. Все эти романтические умонастроения, промелькнувшие в Инночкиной голове, обрели конкретное подтверждение: белое великолепие здесь никто не чистил с самого начала зимы, и пробираться к дому пришлось практически по пояс в снегу. Она как-то сразу устала, хотя Генка шел первым, и ей приходилось гораздо легче, чем ему. Она махнула рукой в сторону, где следовало искать дрова, открыла дом и плюхнулась на продавленный диванчик напротив незатопленной печки. Интересно, как он воспримет то, что она собирается ему сказать? Обрадуется? Или наоборот, расстроится, что им совсем мало осталось жить только для себя? Сама она, как только поняла, — обрадовалась безумно, нерационально. Может, не говорить, может, рано? Она почему-то верила, что не спугнет его, что он будет счастлив так же, как и она…