Под Куполом

«Патрульные», сидевшие на верхней ступени, вновь расхохотались, и Пайпер подумала о троллях из сказки, которую среди прочих читал ей в детстве отец. Троллях в пещере, злорадствующих на кучах нечестно нажитых сокровищ. Тут вся компания увидела ее и затихла.

— Добрый вечер, преподобная. — Мел Сирлс встал, подтянув при этом ремень.

Вставать в присутствии женщины, подумала Пайпер, этому научила его мать? Вероятно. А вот утонченное искусство изнасилования он освоил где-то еще.

Мел все еще улыбался, когда она добралась до ступеней, но потом улыбка увяла, и во взгляде появилась неуверенность: вероятно, он увидел, какое у нее лицо. Сама Пайпер не знала, какое именно. Судя по внутренним ощущениям, лицо превратилось в маску. Застывшую.

Она увидела, что самый здоровенный из них пристально наблюдает за ней.

Он, как Кловер, чувствует этот запах. Запах ярости.

— Преподобная, все в порядке? — спросил Мел. — Или есть проблемы?

Она поднялась по ступеням, не быстро, но и не медленно. Кловер по-прежнему держался у ее правой ноги.

— Будь уверен, проблема есть. — Она смотрела на него.

— И что…

— Вы! Вы — проблема.

Она толкнула его. Мел этого не ожидал. Он все еще держал стаканчик с газировкой. Взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие, но плюхнулся на колени Джорджии Ру. На мгновение выплескивающаяся газировка зависла на фоне краснеющего неба.

Джорджия вскрикнула от неожиданности, когда Мел приземлился на нее. Подалась назад, пролив свой стакан. Газировка полилась по широкой гранитной площадке, которая вела к дверям.

До носа Пайпер долетел запах виски или бурбона. Свою колу они сдобрили тем, что другие горожане купить не могли. Так что не стоило удивляться их громкому смеху. Красная брешь в ее голове добавила ширины.

— Вы не имеете… — заговорил Френки и начал подниматься со ступенек.

Пайпер толкнула и его. В одной далекой, далекой галактике рычал Кловер, обычно добрейшая из собак.

Френки упал на спину, его глаза широко раскрылись от удивления, и на мгновение он очень уж напомнил Пайпер ученика воскресной школы, каким когда-то был.

— Изнасилование — проблема! — прокричала Пайпер. — Изнасилование!

— Заткнись! — отчеканил Картер. Он по-прежнему сидел и, хотя Джорджия трусливо жалась к нему, сохранял спокойствие. Мышцы бугрились под синей рубашкой с короткими рукавами. — Заткнись и немедленно проваливай отсюда, если не хочешь провести ночь в камере внизу…

— Это ты проведешь ночь в камере! — оборвала его Пайпер. — Вы все!

— Заставь ее заткнуться. — Джорджия еще не хныкала, но дело к этому шло. — Заставь ее заткнуться, Карт.

— Мэм… — Фредди Дентон сидел с выпущенной из-под пояса рубашкой, и от него пахло бурбоном. Герцог уволил бы его тут же. Уволил бы их всех.

Фредди начал подниматься, но, как и все остальные, предпринявшие такую попытку, тут же повалился обратно. При других обстоятельствах изумление, отразившееся на его лице, могло вызвать смех. Хорошо, что они сидели, а она стояла. Это многое упрощало. Но боль с такой силой билась в висках.

Пайпер повернулась к Тибодо, самому опасному из них. Он по-прежнему взирал на нее с вызывающим бешеную злобу спокойствием. Словно перед ним стояла очередная участница «Шоу уродов», за просмотр которого Тибодо заплатил четвертак. Но он смотрел на нее снизу вверх, и в этом заключалось ее преимущество.

— И та камера будет не внизу. — Теперь Пайпер обращалась непосредственно к Тибодо. — Она будет в Шоушенке, и там с вами будут проделывать то же самое, что вы проделали с девушкой.

— Ты — глупая сука, — произнес Картер спокойно, будто говорил о погоде. — Мы и близко не подходили к ее дому.

— Это точно. — Джорджия уже сидела прямо. Кола пузырилась на ее щеке, где виднелась остаточная подростковая сыпь (вроде бы уже сходила, но цеплялась за последние островки кожи). — А кроме того, все знают, что Сэмми Буши — лживая лесба.

Губы Пайпер растянулись в улыбке. Она повернулась к Джорджии, которая отпрянула от этой безумной женщины, внезапно появившейся на ступенях, когда они так весело встречали закат.

— И как ты узнала имя этой лживой лесбы? Я его не называла.

Рот Джорджии в ужасе раскрылся, превратившись в букву «О». И впервые что-то мелькнуло на спокойном лице Картера Тибодо. Пайпер не могла сказать — страх или раздражение.