293  

Однако, когда он миновал сарай и таинственный огонек вспыхнул в каких-то сорока ярдах от него, стрелка не шевельнулась. Такое казалось невозможным при условии, что радиация связана с мигающим огнем. Расти мог предложить только одно объяснение: генератор создавал радиационный пояс, чтобы отвадить таких исследователей, как он. Защитить себя. По той же причине Расти испытал головокружение, а дети лишились чувств. Средства защиты, как иглы у дикобраза или вонь у скунса.

А может, причина в неисправности счетчика? И я каждую секунду получаю смертельную дозу гамма-лучей? Этот чертов счетчик — реликт “холодной войны».

Но, подходя к краю сада, Расти увидел белку, которая пробежала по траве и взобралась на дерево. Замерла на ветке, на которой висели несобранные яблоки, и, подняв хвост трубой, блестящими глазками посмотрела на двуногого пришельца. Выглядела белка вполне здоровой, и на траве, как и в кустах, выросших в междурядьях, Расти не видел трупов животных: здесь никто не совершал самоубийства и, похоже, не подвергался радиационному воздействию.

Теперь Расти находился совсем близко от источника света, и вспыхивал тот так ярко, что Расти всякий раз щурился. Справа у его ног лежал целый мир. Он видел город, прямо-таки игрушечный, от которого его отделяли четыре мили. Решетка улиц, шпиль церкви Конго, несколько движущихся автомобилей, поблескивающих на солнце. Видел он и низкое кирпичное здание больницы «Кэтрин Рассел», а далеко на западе — черное пятно в месте удара крылатых ракет. Оно висело в воздухе, мушка на щеке дня. Над головой небо оставалось светло-синим, почти сохранив естественный цвет, но по мере продвижения к горизонту синева переходила в ядовитую желтизну. Он не сомневался, что перемена цвета вызвана загрязнениями — по той же причине звезды стали розовыми, — но подозревал, что загрязнения эти куда как хуже, чем осенняя пыльца, осевшая на невидимой поверхности Купола.

Расти двинулся дальше. Чем дольше он находился здесь — особенно в саду, скрытый от глаз остальных, — тем больше нервничали его друзья. Он хотел прямиком подойти к источнику пурпурного света, но сначала вышел из сада к краю склона. Отсюда он видел подростков и Ромми, пусть они стали совсем маленькими, превратились чуть ли не в точки. Расти положил счетчик Гейгера на землю, медленно помахал обеими руками над головой, показывая, что с ним все в порядке. Они помахали в ответ.

— Хорошо, — выдохнул он. В тяжелых перчатках руки стали липкими от пота. — Теперь поглядим, что тут у нас.

16

В начальную школу на Восточной улице пришла большая перемена, когда дети могли съесть принесенную из дома еду. Джуди и Джанель Эверетт устроились в дальнем конце игровой площадки со своей подругой, шестилетней Дианой Карвер, которая по возрасту попадала аккурат между двумя сестричками. На левом рукаве футболки Диана носила маленькую синюю повязку. Она настояла на том, чтобы Кэрри повязала ей эту повязку перед тем, как пойти в школу, чтобы выглядеть, как ее родители.

— Зачем это? — спросила Джанель.

— Она означает, что я люблю полицию, — ответила Диана, жуя фруктовый рулет.

— Я тоже хочу такую! — воскликнула Джуди. — Только желтую. — Последнее слово она выговорила очень аккуратно. Маленькой называла желток шелтком, и Джанни смеялась над ней.

— Не могут они быть желтыми, — возразила Диана. — Только синими. Вкусный рулет. Я бы съела таких миллиард.

— Ты стала бы толстой, — указала ей Джанель. — Ты бы лопнула.

Они посмеялись, потом какое-то время молчали, наблюдая за более старшими детьми, при этом сестрички ели домашние крекеры с арахисовым маслом. Несколько девочек играли в классы. Мальчики забирались на шведскую стенку. Мисс Голдстоун раскачивала на качелях близняшек Пруитт. Миссис Вейндестин организовывала игру в кикбол.[151]

Вроде бы все выглядит нормальным, думала Джанель, да только ничего нормального нет. Никто не кричал, никто не жаловался на поцарапанную коленку. Минди и Мэнди Пруитт не умоляли мисс Голдстоун восхититься их одинаковыми прическами. Все выглядели так, будто они только притворялись, что у них время перекуса, даже взрослые. И все — включая ее — украдкой поглядывали на небо, вроде бы синее, но не совсем.

Все это, конечно, не было самым худшим. Самое худшее — после припадков — заключалось в нарастающей уверенности, что должно произойти нечто плохое.


  293  
×
×