Часовщик

Бруно зашел в одну из таких школ и был потрясен. Бледные, явно голодающие учителя страстно вдалбливали в головы таких же бледных, в штопаной одежде, засыпающих от недоедания детей основы «Алгебры»!

— А почему так мало учеников? — уже уходя, поинтересовался Бруно.

В классах заполнивших всю страну колледжей Ордена воспитанников было вдвое больше.

— А как же иначе, сеньор? — виновато улыбнулся учитель. — Я ведь должен добиться понимания предмета.

Несмотря на явную нищету, евреи категорически запретили давать одному учителю более двадцати пяти детей. Иначе, считали они, ухудшения образования не избежать.

И вот тогда Бруно понял все. Шестеренки отказывались быть шестеренками, а то, что произошло с ними в пожарах библиотек и пытках водой, столь почитаемых Трибуналом, более всего походило на закалку деталей курантов. Инквизиторы, сами не понимая, что делают, намертво закрепили в иноверцах их брезгливое нежелание иметь хоть что-нибудь общее с машиной Церкви. Теперь иноверцев было проще отправить в плавильные печи, нежели переточить под нужный размер.

Сначала Амир отрывался от кинувшихся вдогонку солдат, затем полдня объезжал окрестные сопки, не в силах решить, в какую сторону Африки отправиться, и все-таки вернулся назад — по своим же следам. От всей колонны беженцев осталась едва ли треть живыми и еще треть — мертвыми. Для них родичи и копали могилы — ножами, кружками, чем придется.

— Что это? — не понял Амир, когда увидел вывернутые на дорогу кишки. — Зачем?

— Золото искали, — мрачно отозвался какой-то старик. — Кто-то им сказал, что мы золото через таможню в животах провезли. А всех девчонок с собой забрали.

Амир спешился и принялся долбить наконечником отнятого копья плотную сухую землю: всех мусульман следовало предать земле до заката.

— Надо было нам к султану Османскому плыть, — прокряхтел старик. — Говорят, он всех принимает, даже греков и евреев.

Очередной Совет Ордена готовили уже несколько месяцев, и когда Томазо прибыл, там были все. И Генерал выглядел бледно.

— Мы потеряли не так много мастеров, — угнетенно отчитывался казначей.

Однако все знали, что побежали самые лучшие.

— И все они перебежали к нашим врагам, — насмешливо вставил брат Хорхе. — В Англию да Голландию.

Томазо стиснул челюсти. Он уже видел, что начинается главное — сведение счетов.

— Не торопись, Хорхе, — проронил Генерал, — ты еще успеешь высказаться.

— Я — член Совета, — с вызовом задрал благородный подбородок брат Хорхе, — я имею право слова, и я делаю свою работу. В то время как некоторые… даже с евреями управиться не сумели!

— Что ты хочешь этим сказать? — опешил Томазо. — Да мы с них взяли столько, сколько все наши плантации за несколько лет принесли!

— Ты не сумел их сломать, Томазо, — придвинулся Хорхе и швырнул через стол стопку бумаг: — На! Почитай!

Томазо прищурился, не отводя взгляда от Хорхе, взял бумаги и глянул на первую страницу. Это был донос. Некто неназванный кропотливо анализировал все допущенные с евреями промахи, и особенно то, что творилось в юдериях.

— Читай, читай, — подбодрил его Хорхе, — мы сейчас обсуждать это будем.

Томазо глянул на Генерала, и тот преувеличенно спокойно кивнул.

— Читай, Томас. Лучше знать, чем не знать.

Томазо пробежал глазами главные обвинения анонима, перевернул страницу и с облегчением выдохнул. Далее шли выдержки из разработанных евреями правил, а с ними он ознакомился намного раньше, чем Хорхе.

Для начала, выразив полную покорность Короне, раввины напоминали, что мироздание держится на правосудии, правде и согласии, и в первых же строках назначали огромный штраф тому, кто начнет вносить раздор среди своих. Да, это было плохо, но абсолютно ожидаемо.

Далее, раввины категорически запрещали своей элите нанимать христиан в качестве прислуги, дабы исключить саму возможность каких-либо спекуляций на эту тему. Это крепко било по рядовой агентуре Церкви, но лучшие агенты Ордена так и остались неуязвимы и не узнаны.

Но главное, под угрозой немыслимого штрафа в тысячу мараведи и нещадного изгнания раввины запретили не только доносить на своих, но и вообще давать показания на евреев кому-либо, кроме судей Короны.

— Ты хоть понял, что они делают? — послышался голос Хорхе.

— Разумеется, — сухо отозвался Томазо и так же небрежно швырнул бумаги через стол. — Они пытаются уйти из-под Инквизиции.