Все люди — хорошие

Все эти соображения Людмила высказала вслух. Поехидничала: вот Егорка твой подрастет…

Ираида рассмеялась:

— Егорка твою Наташку еще в больнице срисовал. Ты ж его знаешь: с тех пор, как его одного гулять отпускают, все брошенные котята по округе — наши. Кто пока морозы не кончатся кто пока лапка не заживет… Кошка Анфиса уже давно психопаткой стала с этим перманентным нашествием писклявых оккупантов. Так что давай пока на Жорку влиять не будем, он сам на себя повлияет, если захочет.

Глава 7

Владимир скучал. Раздражала громкая музыка. Раздражала какофония запахов: еда всех мастей, парфюм от великого до смешного, алкоголь, сам по себе и частично переработанный танцующими организмами. Раздражала Кариночка, девочка его сладкая, роман с которой еще даже не вступил в решающую фазу. Он обычно почти не слушал, что они все говорят. Кариночку он не слушал совсем, вернее, пытался не слушать. Высокий, громкий голос перебивал все: азартные выкрики за соседним столиком, песню про то, что «все будет ха-ра-шо», голос ввинчивался, казалось, в самый центр мозга, причиняя почти физическую боль. Ну какой это, к черту, праздник? В сауну, что ли, ее сразу позвать? Отказаться может, третий раз всего встречаются, да и трезвая она совсем…

Он вдруг с ужасом подумал, что, когда она дойдет до кондиции, слушать ее станет вообще невозможно. Даже не то, что именно она говорит — они все чушь несут, по определению, — а сам голос, тембр. Что самое обидное — девка сногсшибательно красивая, бюст на пружинах, ноги от этого самого бюста, зубы, как у арабской лошади, ровные и белые. Не хочу, подумал он, старею, что ли?

И вдруг понял: все дело в голосе. Он хотел слышать совсем другой голос. Ну и другие слова, понятное дело. Чертова домработница! Это же надо так, чтобы в одночасье опротивело все, ради чего он старался заработать побольше денег, ради чего обманывал жену. Родного человека, между прочим. Да, страсть ушла давным-давно, но она-то его любит, он точно знает. И он ее… тоже… уважает…

Что он здесь делает? Всегда ведь одно и то же. Почему всегда радовало, а сейчас не радует? Хоть бы позвонил кто-нибудь, что ли. Тогда можно извиниться, расплатиться и уйти. Кариночка не обидится, ей как раз весело, таким, как она, всегда весело, особенно в таких местах, как это, а ужин он оплатит. Да можно смело ставить сто против одного, что, если он сейчас уйдет, она в одиночестве не останется, с такими ногами, зубами, волосами и прочим богатством.

Телефон не звонил. Подали горячее. Свинина, как всегда в кабаках, оказалась отбитой до состояния масленичного блина, от мяса не осталось ни фактуры, ни цвета, ни вкуса. На ум пришли утренние драники. Интересно, а он может попросить Наташку сделать ему драники просто так, без контекста обеда, завтрака или ужина? Наверное, да. Здрасьте приехали, чушь какая — конечно, да! Если бы речь шла о Марине, родительской домработнице, он бы ни на секунду не задумался, просто распорядился бы, и дело с концом.

Что ж телефон молчит? Вот когда не надо — разрывается, а сейчас в партизана играет. Ну, зазвони, жалко тебе, что ли? Тоже мне, телефон, друг человека…

Да что он велосипед-то изобретает? Он ничего не должен этой шлюшке. Он и не увидит ее больше никогда, если не захочет. А он не захочет, ясное дело.

— Детка, прости, безумно разболелась голова. — Владимир открыл бумажник, достал деньги, примерно на три таких ужина. Она же не виновата, что ему невыносимо хочется быть где угодно, но не здесь и не с ней… Положил купюры на столик и пошел к выходу, лавируя между пьяными танцующими. Возле самой двери вспомнил, что забыл на прощание, как принято, поцеловать девушку. Она, наверное, недоумевает. Обойдется, решил Владимир. Лучше Людку дома поцелую, то-то она удивится.

Но жены дома еще не было. Треплется со своей Ираидкой. Знал бы такое дело — заехал, ей приятно было бы. Наверное. В принципе она не просила… Ну, она, Людка, ничего никогда не просит. Зная эту ее манеру, он даже отдельный склерозник завел, где записывал всевозможные значимые даты: какого числа познакомились, день свадьбы, день ангела. Старался ничего не пропустить, а иначе и подарком не порадуешь. Если просто так что-нибудь подарить — решит, что это он так извиняется. А если извиняется — значит, есть за что. Проходили уже.

Не слышно было и остальных. А кого он надеется услышать? Андрюшка — существо самодостаточное, его пока не позовешь — не увидишь, хотя сегодня утром, во время исторической баталии, Владимир с трудом узнал своего замкнутого ребенка. Наташка тоже не обязана распевать во весь голос, пылесосить в семь часов вечера или грохотать посудой. Скорее всего, сидят по своим комнатам, занимаются своими делами…