Географ глобус пропил

— Уроков не будет, — тихо сказала Чекушка. — В стране объявлен трехдневный траур. Тихонечко собирайте портфели и идите домой. В одиннадцать будет митинг. Приходите в парадной форме.

Никто не пошевелился. Только еще через минуту глуховатый Сметанин шепотом спросил у своей соседки Ларисы Самойловой, что стряслось, и напряжение разрядилось. Класс защелкал замками портфелей, забренчал пеналами, захлопал учебниками.

— Мальчики, кто сознательный, — попросила Чекушка, — останьтесь помочь убрать актовый зал. А Лену Анфимову ждут в Совете дружины.

* * *

С болтающимся портфелем в руке Витька в числе последних вышел в коридор. Из всех классов к раздевалкам валили школьники. Витька встал к окну и молча глядел, как старшеклассники и младшеклассники хмуро и одинаково смущенно проходят вдоль портретов правительства на стене. К самому первому, пододвинув стремянку, с молотком и черной ленточкой влез физрук Дроздов. В губах он держал обойные гвоздики. Около учительской тесной группой стояли учителя с журналами и сумками.

И тут Витьке стало страшно. Тут он нутром почувствовал, как черная пустота, разъедая, растекается над страной и все зло, что раньше было крепко сковано и связано, освободилось и теперь только выжидает.

— Служкин! — подошел к неподвижно стоящему Витьке военрук Остапенко. — У меня к тебе дело, только не болтай по сторонам…

— Ну, — сказал Витька очень серьезно. Он любил Остапенко. У того было чувство юмора. Когда на уроке на вопрос «Что такое короткая очередь?» Витька ответил: «Это когда водка кончается», он не разорался, не выгнал из класса и не поставил двойку.

Витька подумал, что Остапенко понял его тяжелые чувства, и ему показалось, что военрук скажет сейчас что-то важное, разгоняющее сумрак великой смерти, надвигающийся на Витьку.

— Найди, Служкин, Светлану Сергеевну, — сказал Остапенко, имея в виду директрису Тамбову, — и передай ей, что в тире снова прорвало канализацию. Я оставлю двери открытыми для сантехников, и пусть она поставит уборщицу, чтобы в тир никто не совался.

Никакую Тамбову Светлану Сергеевну Витька искать, конечно, не стал, а отошел подальше по коридору, чтобы Остапенко его не заметил, и сел на подоконник. Отправляться домой ему не хотелось. Неуютно было дома одному с такой тревогой в душе. Сусекина Витька где-то проворонил, и приходилось ждать митинга в скуке и одиночестве.

Минут десять он сидел, болтая ногами и размышляя о жизни. Потом он увидел, что по пустому коридору идет Чекушка, и спрыгнул, так как сидеть на подоконниках не разрешалось.

Чекушка отперла дверь кабинета, увидела Витьку и позвала:

— Витя, подойди сюда.

Витька взял портфель и поплелся к ней.

— Зайди, — попросила она.

Витька вошел в кабинет. Чекушка закрыла дверь, поставила свою сумку на стол, поправила шаль и присела на краешек парты. При неофициальных разговорах она всегда садилась на парту.

— Почему домой не идешь? — поинтересовалась она. — Родители опять в командировке?

— Ну, — нехотя подтвердил Витька.

— Да-а… — вздохнула Чекушка. — Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей… Ну ничего, ведь друзья, наверное, помогают?

— Ну, — неопределенно согласился Витька.

Чекушка отвернулась к окну.

— Смотри, даже погода какая… Все-таки не простой человек умер. А на седьмое ноября, помнишь, какое солнце было? Он тогда уже смертельно больной на трибуне стоял… — Она снова вздохнула. — Не хочется, Витя, чтобы и ваша юность начиналась с тяжелых времен…

Витька молчал.

— Мы с ребятами из «творческой группы» решили провести вечер памяти о Леониде Ильиче, — поделилась Чекушка, и Витьку кольнула ревность, что его из «творческой группы» выперли. — И знаешь, Витя… Мы подумали и решили, что нечего тебе без дела сидеть. — Чекушка улыбнулась, и Витька тоже покорно скривился. — Возвращайся-ка ты к нам. Сейчас не время для мелких ссор.

— Ну, — кивнул Витька.

Ему стало приятно, что его отсутствие ощущается так остро.

— У тебя ведь есть магнитофон? — спросила Чекушка.

— Есть.

— На вечере памяти должна звучать траурная музыка. Вот я взяла несколько пластинок у Павла Ивановича, а ты дома посмотри, послушай, что лучше, и перепиши на пленку какой-нибудь марш. Он и будет звучать на нашем вечере памяти, хорошо?