94  

Тогда я ухожу обратно. Мне здесь сидеть до Комарихи. Станция Дивья, станция Парма, станция Валёжная — снежная, таежная. Станция Багул, станция Ергач, станция Теплая Гора. Я жду, я караулю. И несется мимо неясная, еще льдистая майская ночь.

* * *

…Сгорбясь под рюкзаками, стоим в тамбуре. За окном в мути проплывают глухие огни спящей Комарихи. На стекле дождь растворяет их в звезды, волны, радуги. Электричка тормозит, останавливается. Двери раскрываются. На улице — тьма и дождь. В потоке света из тамбура виден только какой-то белый кирпичный угол и голая ветка, отбрасывающая на него контрастную тень. Отцы, кряхтя, лезут вниз. Я — за ними. Дождь сразу ощупывает холодными пальцами волосы, лоб, кончики ушей. Отцы ежатся. Я закуриваю.

— Что, — говорю, — худо, Магелланы?

Молчат, даже Тютин молчит. Значит, действительно худо.

Цепочкой понуро бредем по перрончику мимо вокзала под горящими окнами нашей электрички. Полоса этих окон в темноте похожа на светящуюся фотопленку. В кустах у граненого кирпичного стакана водонапорной башни слышатся пьяные выкрики. Отцы прибавляют шаг.

За башней глазам открывается туманное, мерцающее дождем пространство, понизу расчерченное блестящими рельсами. Вдали смутно громоздится какой-то эшелон, светлеет кошачье рыло другой электрички, дожидающейся отправления в тупике. Туда и идем.

Я запихиваю школьников в пустой и темный вагон с раскрытыми дверями, а Градусову, который мне наиболее подозрителен, говорю:

— Градусов, без вещей на выход! Пойдешь со мной за билетами.

Злобно махая руками, Градусов выпрыгивает из вагона обратно.

На вокзале у кассы толпятся брезентовые туристы, засаленные колхозники, какие-то драные бомжи. Окошечко кассы маленькое и необыкновенно глубокое, вроде штрека. Такую кассу можно ограбить лишь силами крупного воинского соединения. Скорчившись, вытаскиваю девять влажных, липких билетиков. С огромным облегчением мы с Градусовым выходим на улицу и вдоль путей идем к себе. Я на ходу пересчитываю билеты — точно, девять.

— Мужики, стоять!.. — Из кустов возле водонапорки к нам вываливаются пятеро пьяных парней примерно моего возраста. Один хватает меня за рукав, другой цапает Градусова за шиворот.

— Мужики, помогите деньгами, — проникновенно говорит кто-то.

— Отпусти, козел! — тотчас орет Градусов.

Не успеваю я и чирикнуть, как градусовский кулак врезается в глаз того, кто держал Градусова за шкирку. Все мои внутренности обрываются и шлепаются на дно живота. Ой, дура-ак!.. Сейчас начнется битва на Калке!.. Удар в челюсть откидывает Градусова на меня. Градусов кидается на врага. В неизмеримо короткий миг я успеваю выдернуть свою руку, перехватить Градусова уже в полете и развернуть в другую сторону. Я отвешиваю Градусову такого пинка, от которого тот, подобно птице Финист Ясный Сокол, уносится к нашей электричке. Я чешу за ним.

Матерясь и запинаясь о шпалы, парни преследуют нас.

— Ну, туристы, падлы, вычислим вас в электричке!.. — отставая, кричат они нам вслед.

Мы с Градусовым тормозим только у дверей своего вагона.

— Фиг ли ты в драку-то лезешь, урод?!. — хриплю я. — Они тут сейчас всю Комариху поднимут, колья пойдут выворачивать!..

Градусов молчит, вытирая шапкой лицо. Мы переводим дух.

— Нашим про это — ни слова! — предупреждаю я.

* * *

В вагоне горит свечка. Маша гадает Люське. Отцы слушают.

— Ты нагадай, чтобы хорошо получилось… — жарко шепчет Люська.

— Дура, что ли? — спрашивает Маша.

Меня все еще подбрасывает после встречи с комарихинскими алкашами. Мне надо чем-то занять мысли, руки, чтобы не тряслись.

— Давайте пожрем, — говорю я. — До Ледяной больше не успеем.

Отцы лезут в рюкзаки, вытаскивают свертки с перекусами. Один только Демон остается в стороне. Он развалился на скамейке и положил ноги на соседнее сиденье.

— Что, перекус дома забыл? — спрашиваю я.

— А-а, неохота собирать было… — лениво отвечает Демон.

Я тупо гляжу на свои бутерброды. Все жуют. У меня в ушах все еще звучит: «Вычислим вас в электричке!..» Кусок в горло не лезет. Я пододвигаю свою снедь Демону.

— Лопай. От своих-то не дождешься, чтобы поделились…

Я иду в тамбур курить. Там уже стоит и курит Градусов.

— Чего не ешь? — спрашиваю я.

— Мне блевать охота, какая еда…

Вот уж не ожидал от Градусова такой ранимости. Мы молчим.

  94  
×
×