Может быть, в следующей жизни.
— Как ты? — Я кладу руку ей на плечо.
— Вольф не отвечает.
— Может быть, он просто...
— Он не отвечает. Со мной происходит это все, а его нет рядом. Ты есть тут, посторонний, случайный человек! Почему ты? Почему Вольфа тут нет?! — всхлипывает она.
Улыбаюсь. Я улыбаюсь всегда, когда больно. Что еще делать?
— За малыша Девендру! — кричат женщины.
— Я решила. — Аннели утирается кулаком. — Этот доктор может подтереться своим диагнозом. Не может быть, что я не смогу завести детей. Этого не может быть. Я пойду к матери. Если она творит чудеса, пускай поможет мне. Пускай эта старая дрянь поможет своей дочери. Никто не будет решать за меня, какая у меня будет жизнь. Ясно?!
— Да.
— Пойдешь со мной? — Аннели ставит стакан. — Сейчас?
— Но мы ведь ждем тут твоего... Вольфа.
— Ты его друг, да? — Она откидывает волосы со лба. — Что ты его все время выгораживаешь? Он то, он это, его преследуют, он в опасности! Что это за человек, который оставляет свою женщину насильникам?! А?! Что он за человек?!
— Я не... Я не его друг.
— Тогда зачем ты со мной таскаешься?!
Еще недавно я был полон сил и изобретательности, я думал, что смогу врать ей сколько угодно. А сейчас я хочу только положить голову ей на колени, и чтобы она гладила мои волосы. Чтобы внутри у меня все разжалось и потеплело.
— Кто ты вообще такой, а?! Кто ты, Эжен?!
— Я Ян. Меня Ян зовут.
— Ну и что это...
Она обрывает фразу недоговоренной по перфорации многоточия. Щурится. Потом ее глаза распахиваются, зрачки дрожат.
— Значит, мне не показалось. И твой голос...
Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Всю отвагу, сколько во мне было, я выскреб, чтобы назваться ей по имени. Сейчас стою холодный, испуганный, оглушенный.
— Я тебя помню.
Аннели оглядывается на хозяев.
Мужчины обсуждают войну и мусолят сплетни о том, что в Барселону якобы приедет президент Панама, Тед Мендес, женщины наперебой советуют Бимби, как вызвать молоко.
Мой рюкзак при мне, а в нем — доказательства моей вины. Секунду назад я был им другом и братом, но если они увидят мою маску и мой инъектор, то линчуют меня тут же. Я в ее власти.
Я идиот.
Я усталый жалкий идиот.
— Это ты отпустил Вольфа? И это ты... Киваю.
Я слабак. Слабак.
Ее светло-желтые глаза грязнеют; уши и щеки становятся багровыми. Слышу, как встают волоски у нее на загривке. Электрическое поле окутывает ее — не подступиться.
— Значит... Ты не случайный человек.
— Я...
— Это ловушка, да?! Ты ждешь Вольфа!
— Я же отпустил его, помнишь? Дело не в нем... Протягиваю ей руку — но она отшатывается от меня.
— Здесь ты ничего не сможешь мне сделать!
— Не только... здесь. — Я улыбаюсь ей. — Нигде. Не получается. Скулы болят от этой улыбки. Губы болят.
Аннели мигает. Вспоминает что-то... Все.
— Выходит, ты так и не сбежал из интерната? — медленно произносит она, всматриваясь в меня заново.
— Я пытался, — говорю я. — Только у меня ничего не получилось.
Она грызет ногти. Бородатые индусы говорят о никчемном американском президенте, их женщины расхваливают молчаливого младенца. Так решается моя судьба.
— Зачем ты со мной таскаешься? — спрашивает Аннели повторно, но голос у нее совсем другой; она почти шепчет — так, словно теперь это наш с ней секрет.
Я пожимаю плечами. Чувствую, как у меня дергается веко. Раньше такого не случалось.
— Не могу... Не могу тебя отпустить...
Проходит, наверное, минута — взгляд Аннели как палка с ошейником для дрессировки зверей, она схватила меня за горло и держит на расстоянии.
— Ладно, — наконец выговаривает она. — Если не можешь отпустить... Пойдешь со мной — туда? Пойдешь? Ян... Если ты тут не из-за Вольфа...
— Да.
Пойду. Не потому что иначе она отдаст меня на растерзание нашим хозяевам — это мне сейчас кажется нестрашным и неважным; а потому что она позвала меня с собой во второй раз — по моему настоящему имени.
— Тогда уходим.
Мы целуемся с Соней, благодарим Раджа, обещаем Хему, что обязательно свяжемся с ним, чтобы вместе запустить бизнес его мечты, желаем Девендре-младенцу счастья и здоровья. Девочка Европа больше не кажется мне демоном; я дотрагиваюсь до ее волос, и со мной ничего не случается.