Будущее

Я слушаю их, замерев, онемев, не вмешиваясь. Я смотрю на Хесуса Рокамору.

Этот взгляд, который показался мне знакомым когда-то давно, год назад. Глаза.

За всем его гримом, накладными бровями, скулами, носом... Где-то там — я.

— До конца?! Ты ее убил! — хрипит Рокамора.

— Мы с ней все сделали по закону, Хесус. Она сама выбрала это. Выбрала оставить твоего ребенка, выбрала заплатить за него своей красотой и своей молодостью, и своей жизнью. Я предлагал ей передумать.

Но она выбрала старость и смерть. Выбрала оставить ребенка.

Кровь во мне стала жирной и медленной, как та, что вытекла из бедного Олафа. Сердцу тяжело ее качать, оно за последний год одряхлело. Еле поднимает мою кровь-сгущенку из далеких тяжелых ног, еле пропихивает ее в хрупкие сосуды моего окаменелого мозга, надрывается, не справляется. Я не справляюсь.

— Что ты сделал с моим ребенком?!

— О! Я подошел к этому делу со всей ответственностью, Хесус. Я вырастил его. Воспитал. Это же сын моей любимой жены.

— Сын?..

Все мои годы в интернате. Все годы, которые я мечтал вырваться, сбежать и бился головой об экраны. Все годы, которые я ждал звонка от своей матери.

Это все было не случайно. Моя первая встреча со Шрейером. Задание, которое он мне дал. Его терпение. Его готовность не обращать внимания на мои промахи. Ужины и коктейли. Вырастил и воспитал.

— У тебя есть еще дети, Хесус?

— Нет! Какое твое дело?!

— Ты так любишь детей, Хесус. Ты всю жизнь положил, чтобы защитить бедолаг, которые решили непременно размножиться. А со своими у тебя как?

— Замолчи!

— Общаешься с ними? Вряд ли. Ты же бежишь от своих женщин, как только они беременеют! Это не располагает к дружбе с детьми. Ты их знаешь вообще?

— Не надо, — говорю я тихо.

— Давай я тебя познакомлю с твоим сыном! Тем более что вы и так уже почти знакомы. Ян, это Хесус. Хесус, это Ян.

Вот у меня пистолет. Но в кого мне стрелять? В Шрейера? В Рокамору? В себя?

— Нормально, — говорит Берта.

— Это он?! Этот?!

— И вот какой казус, — говорит Эрих Шрейер. — Поскольку ни ты, ни твой сын не смогли справиться со своими кобелиными инстинктами, у вас теперь тут собралась целая счастливая семья. Три поколения в одной комнате. Так что если ты рванешь свою бомбу, одним махом убьешь и сына, и внучку.

— Что?! — Рокамора никак не может это усвоить. — Ты... Людоед...

— Забавно, а? Ты тридцать лет боролся за право людей продолжать свой род, Хесус! Вместо того чтобы растить своего собственного сына. Вместо того чтобы быть рядом с женщиной, которая тебе его родила. Тридцать лет демагогии и трусости! И вот — момент истины. Оказывается, у тебя есть и дети, и внуки. И что же? Ты их взорвешь вместе с собой — ради своей священной борьбы!

— Это неправда! Это ложь!

— Поучительная история, а, Хесус? Человек, который так рьяно отстаивал право на продолжение рода, уничтожает своих потомков вместе с собой!

— Ты подстроил это...

— Может, все же не стоило тебе размножаться?

Рокамора утирает пот со лба, перехватывает детонатор другой рукой, дает отдохнуть затекшим пальцам. Моргает, оглядывается на меня.

— Он?!

— Именно он, Хесус. Ты обрел сына! Я пытался вас познакомить и раньше, но...

— Раньше? Когда... Когда он должен был меня убить? Это ведь ты его послал?! Ты все это подстроил! Натравливал его на меня...

— А вышло бы забавно, разве нет? И тоже вполне поучительно. Я такое встречал где-то в глупом фантастическом кино. Самое оно для тебя.

— Все это — только чтобы отомстить мне?

Все, что со мной случилось за последний год, все эти странные, не связанные друг с другом события начинают обретать смысл. Моя жизнь начинает обретать новый смысл. Только какой?

— Отомстить? Отомстить — шлюхе, трусу и ничтожеству? Нет, скорее проучить тебя.

— Взял моего сына... Сына Анны... Вырастил из него монстра... Тридцать лет готовить его для этого... Ты безумец! Ты больной человек!

— Монстра? Он милый. Я только чуть-чуть помогал ему двигаться по служебной лестнице. Ян ведь теперь тысячник Фаланги, герой освобождения Барселоны! Ты разве не гордишься сыном? Сыном, которого так хотела моя бедная жена?

Моя бедная жена. Вернул домой. Заботился до конца.

Маленькое деревянное распятие из моих воспоминаний-кошмаров. Распятие на стене в замке-бунгало, в заколдованном доме на острове посреди неба. То самое распятие, к которому всегда обращалась моя мать. То, у которого она просила покровительства и защиты.