Мерзким старческим голосом дребезжит дверной звонок — звук до того неуместный в новом мире, что я не сразу понимаю даже, что он имеет отношение к этому моменту, к этой квартире, что он раздается сейчас и здесь, а не пятьсот лет назад в мелькающем на фоне нашей драмы историческом кино.
— Молчите, — предупреждаю я Аннели.
Но сразу вслед за звонком на дверь обрушиваются чьи-то кулаки. Стучат так, что я уверен: сейчас она рухнет внутрь; а у меня ничего не готово.
— Аннели!
— Кто это? — кричит Аннели.
— Откройте, Аннели! — За дверью переходят на громкий шепот. — Мы свои. Из партии.
— Из какой еще партии? — Она распрямляется, складывает руки на груди.
— Из п’ртии! Х’сус нас п’слал... За т’бой... — глотая гласные, вступает другой голос — не того ли упыря с переплатанным лицом, который хотел мне п’мочь в лифте? Точно — его.
— Не открывайте... Не вздумайте! — Я хватаю ее за руку.
Аннели высвобождается, вывинчивается — теряет равновесие и чуть не падает.
— Какой еще Хесус?! — нетвердо выговаривает она.
Неужели Рокамора действительно никогда не говорил ей о том, чем занимается? Притворялся обычным человеком? Скрывать такое от женщины, с которой живешь... Браво.
— Не слушай их. Это убийцы, — говорю я ей. — Головорезы.
— Хесус! Твой парень! — настаивают за дверью.
— Не знаю никакого Хесуса!
— Аннели! Мы должны вытащить тебя отсюда, пока тебя не убрали! — шипят в коридоре.
Вовремя я.
Мне вдруг хочется думать, что Шрейер действительно настолько хитроумен, как я полагаю, и что кто-то подстраховывает меня в этом моем деле, что меня не оставят один на один с боевиками Партии Жизни. Эти типы в лифте выглядели как наемные убийцы, и под плащами у них, готов биться об заклад, не кружевное белье. Мы не в кино, и я со своим скромным инструментом против троих вооруженных террористов не выстою. Убрать девчонку прямо сейчас, пока внутрь не ворвались ее спасители?
— Послушай! — Я беру Аннели за плечи. — Я не из социальной службы. Это я должен тебя вытащить отсюда, я, а не они, понимаешь? По просьбе Вольфа.
— Вольфа? — Она старается сфокусироваться на мне, на том, что я ей говорю.
— Вольфганга. Цвибеля. Я его друг.
— Вольф? Он живой? Он живой?! — Она вспыхивает.
— Живой. И он попросил меня...
— Где он? Почему не звонит?!
— Прячется, — тороплюсь я. — Вчера тут были Бессмертные, так? Вольф сбежал, а тебя оставил...
Аннели щурится и кивает.
— Ты же не думала, что он тебя бросил?
— Эй! Чей это голос? — кричат из-за двери.
— Эти люди... — Я киваю на дверь. — Их отправили, чтобы зачистить тут все. Бессмертные должны были ликвидировать Вольфа и тебя тоже — как свидетеля, понимаешь?
Она кивает. Помнит наш первый разговор.
— Но что-то пошло не так, — продолжаю я. — Теперь эти головорезы должны доделать за них всю работу. Убрать тебя.
Аннели молчит. И за дверью тоже стихли — вслушиваются.
— Ну и пусть делают что хотят. Мне плевать!
— Что ты такое говоришь?!
— С какой это стати Вольф обо мне беспокоится? Он сам меня оставил этим тварям!
— Ему пришлось!
— Предупреждаем... — рычат в коридоре.
— Замолчите! — кричит им Аннели. — Замолчите, или я вызову полицию!
— Да что ты за дура-то?! — Там теряют терпение.
— Они сейчас выломают дверь, и нам с тобой конец! Надо бежать! Тут есть еще выход?
— Кто там у тебя? Не слушай его! Считаем до трех...
— Вольф... Что он сказал?
— Сказал, что любит тебя. Что я должен тебя вытащить...
— Один... — начинают считать там.
— Ты отведешь меня к нему?
Дверная ручка начинает дергаться, стучать. Они пробуют ее на прочность, понимают, что придется выносить дверь.
— Да! Да, я тебя к нему отведу!
Аннели вцепляется ногтями в мое запястье — до крови, — перегибается пополам, а потом ее выворачивает на пол. Я еле поднимаю ее, тащу за собой в спальню.
Грохот! С порога вижу — замок с мясом, с трухой вырывает из створки, дверь отскакивает в сторону, налетает на диван. В щель просовывается рука, шарит вокруг.
Мы уже в спальне, запираю дверь на какую-то смехотворную щеколду — хорошо, замок не электронный, — выталкиваю Аннели на балкон. Оказываемся в каменном мешке, который выглядит как внутренний двор-колодец трехэтажного дома. Потолок выкрашен в голубой, посреди двора насыпан песочек, воткнуты пара дешевых композитных деревьев и качели. Балконы в три ряда завалены барахлом, окна пялятся друг на друга в упор. Подходящее место, чтобы выйти покурить, притворяясь, что все это находится где-нибудь снаружи и черт знает когда, а не сегодня и в кишках башни на восемьсот ярусов. Рокамора, наверное, так и делал, мечтательно и рассеянно глядя в объектив десятка шпионящих за ним камер.