Будуар мадам Холмс

В это время позвонили в дверь, Лера пошла открывать. По дороге она столкнулась с Настей.

– Ой, Лерка, ты приехала? Вот здорово. Ты тоже дверь открывать идешь? – засмеялась девушка. – Сережка должен подъехать. Жду его с минуты на минуту, подпрыгиваю, как укушенная, от каждого звонка. Он вчера-то знаешь как поздно прилетел, аж ночью. Рейс три раза откладывали в связи с метеоусловиями. Мы с ним еще и не виделись, – без остановки трещала она. – А я даже не слышала, когда ты вошла. А ты Григория видела?

– Видела, видела. Пошли вместе встречать твоего милого, а то он сейчас звонок с корнем вырвет, вон как трезвонит, – Лера направилась к двери. Открыв ее, девушка обомлела. – Час от часу не легче, – пробормотала она, уставившись на «небесное создание».

На пороге стояла здоровенная бабища с сизым носом, похожим на перезревший баклажан. Ее голова была обвязана каким-то лоскутом, который когда-то назывался платком. Пуховик производства КНР неопределенного цвета еле сходился на могучей груди, а на ногах болтались мужицкие безразмерные боты, выглядывавшие из-под длинной грязной юбки.

– Во, блин, экземплярчик, статуя Свободы отдыхает, – пробормотала Настя, таращась на странную гостью. – Это что, привет от Санта-Клауса к новогоднему столу?

В красных от холода руках с грязными ногтями женщина теребила помятый замусоленный конверт. Она смотрела на изумленных девушек слезящимися глазами и беспрерывно хлопала белесыми ресницами.

– Вот тут адрес ваш на конверте. Племяша моя, Катерина, здесь проживает? – неуверенно пробормотала она.

В это время в прихожую вышла Катюша, и баба, увидев ее, кинулась к ней, распихивая руками Настю с Лерой в разные стороны.

– Кровинушка моя, сиротинушка моя! – запричитала она в голос. – Наконец-то я нашла тебя, горемычная моя! Хатка-то наша сгорела дотла. Деточка моя, осталися мы с тобой без угла, без крова, ой, беда-а!

Девушка растерянно выглядывала из-за плеча обнимавшей ее женщины. Она пыталась вырваться из могучих объятий тетки, но у нее ничего не получалось. Первой опомнилась Лера.

– Ну и подарки сыпятся на нашу голову, прямо новогодние, ничего не скажешь, черт побери! – чертыхнулась она. – Отпустите девушку, а то придушите ненароком, – обратилась она к нежданной гостье.

Катя, наконец, вырвалась из рук своей тетки и виновато посмотрела на Леру.

– Я ни при чем, честное слово, – сквозь слезы прошептала она.

– Не говори глупости, – нахмурилась Лера. – Приглашай тетку в дом, не стоять же ей на пороге?

– Ты лучше сама ее пригласи, я не могу, – снова прошептала Катюша.

Щеки девушки горели ярким румянцем стыда, а из глаз капали прозрачные горошины слезинок.

– Ну, что ж, проходите, раздевайтесь, Дарья Ивановна, – проговорила Валерия. – С наступающим Новым годом вас… и нас, – вздохнула она.

Баба удивленно посмотрела на девушку и спросила:

– А ты кто есть-то? Откуда знаешь, как кличут меня?

– Мне Катя о вас рассказывала.

– Да ну? Не забывала, значит, тетку родную? – всплеснула женщина руками. – Кровинушка ты моя, дитятко ты мое, – вновь запричитала она. – Помнишь, значит, тетку свою?

– Тетя Даша, можно подумать, что вы об этом не знали. Я же вам каждый месяц письма посылала, и в руках у вас конверт вижу, – напомнила Катя.

– Это верно, спасибо, этот конверт и остался у меня в кармане куртки, а так бы ни в жисть не нашла тебя. Москва-то вон, какая огромная! Спасибо соседям, помогнули мне, денег на билет собрали да отправили меня. Сгорело все, Катерина, осталися мы с тобой в чем мать родила. Председатель справку мне вместо паспорта выдал, что погорелица я. Еле-еле проехала я в Москву-то.

– Вы уже сказали об этом, тетя Даша. Раздевайтесь, проходите в комнату, – сказала Катя, нахмурившись.

– Ну да, ну да, – закивала та и начала скидывать с себя куртку, платок и ботинки. – Куда идти? – обратилась она к Лере.

– Проходите сюда, – указала та путь в гостиную.

– Ну и хоромы у вас, – восхищенно проговорила женщина, входя в комнату. – Богатеи, значить? Кать, а ты у них в прислугах, что ль, живешь, аль как? – спросила она у племянницы.

– Тетя Даша, я вам писала обо всем, что со мной произошло, – напомнила та. – Вы хоть письма-то мои читали?

– А как же? Конечно, читала, только забыла уж все. Старая, наверно, стала, память уже не держится в головушке моей, – махнула женщина рукой. На самом деле ей было всего сорок три года. Правда, на вид ей можно было дать все шестьдесят. – Одежа, вижу, на тебе справная, Катерина. Хорошо платят, значит? – тем временем продолжала расспрашивать она.