Королева эпатажа

Однако Екатерина играла не просто ради игры. Ну да, ей до смерти, ну просто невыносимо хотелось, чтобы люди, глядя на нее, думали: «Боже ты мой, какая была бы государыня! Она могла бы стать Екатериной III!»

На счастье, бодливой корове Бог рогов не дает.

Отрада сердца моего

Отрада сердца моего

(Анастасия Минкина)

— Господин Талишевский, вы должны меня помнить.

— Как же, как же, господин ген… пардон, сударь, конечно, я вас припоминаю. Мы виделись два года назад по поводу госпожи Шумской, если не ошибаюсь. Тогда у вашего… так сказать, товарища по службе возникли некоторые беспокойства относительно благородного происхождения его… знакомой, да, доброй знакомой госпожи Шумской. Вашего некоторым образом коллегу обижало, что находились недоброжелатели, кои называли ее чьей‑то там дочкой… конокрада? Кузнеца? Кучера? А впрочем, сие никакой роли не играет, словом, эти глупцы честили ее просто Настасьей Минкиной и нипочем не желали верить в ее дворянство. Ну что ж, нам с вами при помощи известных документов удалось переубедить общественное мнение, коему свойственно было ошибаться, и уверить его в том, что госпожа Анастасия Шумская и ее происхождение заслуживают всякого почтения. Именно так и обстояли дела, если память мне не изменяет.

— Ну что ж, ваша память — верная подруга, что меня очень радует.

— А чему, господин гене… то есть, пардон, сударь, я обязан приятностию нашей новой встречи? Неужели нашлись глупцы, которые решили усомниться в благородности происхождения еще одной прекрасной дамы?

— Таковых глупцов, на счастье, не обнаружено. Другое дело, что теперь подвергается сомнению дворянское происхождение сына госпожи Шумской…

— Ах, так у нее народился ребеночек? Соблаговолите передать мои поздравления счастливой мамаше, господин гене… пардон, сударь.

— Хватит вам заикаться, Талишевский. Можете называть меня генералом или его высокоблагородием, как угодно. В любом случае, надеюсь, ни титул мой, ни имя, ни звание, ни, самое главное, суть нашего разговора не станут известны никакому третьему лицу. Не то гнев моего, с позволения сказать, товарища по службе будет ужасен. От вас не останется даже воспоминания!

— Понимаю, понимаю! Не надо никаких угроз, можете не сомневаться в моей преданности и надежности!

— Вы меня успокоили. Так вот, касаемо происхождения сего дитяти. Что тут можно сделать, господин Талишевский?

— По‑ни‑маю… Все понимаю, но… трудная задача, ваше высокоблагородие.

— Ваши труды будут оценены по достоинству.

— Пардон, конечно, за нескромность, господин генерал, однако… как бы это поизящнее выразиться… родившийся младенец госпожи Шумской состоит в родстве с вашим, пардон, коллегою?

— О да, состоит. Причем в самом ближайшем.

— Матка Боска… Что же нам делать?!

— Что вам делать, господин Талишевский, мне совершенно ясно. Всего‑навсего засвидетельствовать подлинность грамот, удостоверяющих дворянское происхождение младенца Михаила Шумского. Я уполномочен сообщить, что за свои труды вы можете назначать любой гонорар.

— Любой?!

— Любой. Разумеется, в разумных пределах.

— Ох уж эти разумные пределы! Они так грубо ограничивают свободный полет фантазии! Ну, я вижу, вы мне не оставляете никакого выбора. Я вынужден повиноваться.

— Вынуждены, Талишевский. Вынуждены!

— Хорошо. Я все сделаю. Завтра бумаги будут вполне готовы.

— Завтра?! Надеюсь, вы шутите. Бумаги нужны мне через час, чтобы немедля покинуть этот несчастный городишко и скакать к пославшему меня лицу.

— Через час? Однако, сударь! Вы нетерпеливы, словно молодой любовник. Ну хорошо, хорошо… Но помните ваше обещание насчет любого гонорара.

— Напоминаю — в разумных пределах любого.

— Да, да, конечно, в самых разумных. Ну так я, с вашего позволения, приступаю к работе?

— Приступайте. Кстати, я от души надеюсь, что, когда дело будет слажено, ваша чрезмерно верная подруга по имени «память» все же изменит вам и вы начисто забудете как имена и фамилии персонажей этой истории, так и все обстоятельства, с нею связанные. Слышали меня?

— Это приказ, ваше высокоблагородие?

— Считайте, что так. Исполнить сей приказ неукоснительно — в ваших же интересах, Талишевский!

Этот опасный разговор состоялся в Слуцке приблизительно в 1804 году. Персонажами его были ловкий адвокат, большой знаток польской коронной дипломатики, то есть науки о подлинности документов, и прибывший по срочному заданию из Санкт‑Петербурга генерал Бухмейер, бывший доверенным лицом не кого‑нибудь, а графа и генерала, военного министра Алексея Андреевича Аракчеева.