Прекрасна и очень опасна

– И дальше эта сука сообщает мужику, что она полюбила. Типа, впервые в жизни. А вот фразочка, достойная самого Александра Сергеевича Пушкина! Конечно, в моей жизни были и другие мужчины, однако теперь я с облегчением закрываю глаза на все страницы моего прошлого. Это Серега был в ее жизни! Это на Серегу, значит, она глаза закрывает. Не слабо, да?

– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сообщением Москва – Барнаул прибыл к первой платформе. Просим пассажиров пройти на посадку. Стоянка поезда – десять минут.

– Нет, ну ты скажи мне, что она после этого не волчица! – воскликнул Григорий. – А? Но баба, конечно, железная. Другая небось побоялась бы на зону такое письмо прислать. Другая задумалась бы: а не перервет ли хрип мне с любовником этот парень, когда выйдет? Ведь он уже не тот ручной серенький козлик, с которым я когда-то играла как хотела. Небось зубы-то отрастил… Но она крепко, видать, в свою власть над Серегой верила. Знала его как облупленного. Понимала, что ей его бояться нечего. И если она ему дала установку, как тот Кашпировский: Прощайте навсегда! – так, значит, тому и быть. Он с тоски подохнет, но к ней больше шагу не сделает, пути ей не перейдет и жизнь заедать не станет. Так оно и вышло…

– Заканчивается посадка в скорый поезд номер сорок пять сообщением Москва – Барнаул. Провожающих просят выйти из вагонов.

– Ешкин кот! – воскликнул Григорий. – Постой, паровоз, не стучите, колеса, не уезжайте без меня! Прощай, Ли-да. Хорошая девочка Лида… Прощай, не поминай лихом. На, держи, это тебе.

Григорий сунул ей в руки письмо и ринулся на перрон.

Лида машинально развернула листок и снова вгляделась в косые строки:

… Я благодарна Вам за все, что случилось со мной по Вашей вине… Нет, убийство остается убийством, однако теперь я совершенно счастлива и не могу, не хочу больше проклинать Вас. Наоборот – я благословляю Вас и прощаюсь с Вами навеки. Желаю Вам обрести свое новое счастье так же, как обрела его я…

Какая чепуха! Какую чушь ей наговорил Григорий! Да мыслимо ли такое?! А она стояла тут, развесив уши, и слушала его, разинув рот. Вот уж правда что дура!

Ладно, не злись, «хорошая девочка Лида». Видно, этот Григорий и в самом деле был Сереже настоящим другом, потому и жалеет о нем, потому и переживает из-за его смерти.

Из-за смерти?.. О боже мой! Да ведь Лида даже не спросила, что случилось с братом! Почему его так изувечило! А поезд вот-вот тронется!

Она сунула письмо в карман плаща и выскочила на перрон. Заметалась туда-сюда, с ужасом сообразив, что не знает, какой вагон у Григория. Ну, явно не СВ, определенно не купе. Наверняка едет в плацкартном.

Кинулась к стоящей на платформе проводнице:

– Где плацкартные вагоны?

– А вон там, в конце поезда! – махнула та рукой.

Лида понеслась по перрону, на бегу всматриваясь в окна и молясь, чтобы Григорию зачем-нибудь понадобилось выглянуть. И вдруг увидела его на перроне! Стоит около шестнадцатого вагона и докуривает сигарету.

Лида ринулась вперед. Ей оставалось пробежать еще вагон, когда Григорий отшвырнул окурок и вскочил на подножку, откуда уже криком кричала проводница:

– Да заходи ты! Сейчас поедем! Бросай свою соску!

– Григорий! – закричала Лида.

Он выглянул из-за широкой спины проводницы, которая уже подняла ступеньку и махнула вдоль вагона своим желтым флажком.

– Лида?

Обращенное к ней лицо его омрачилось так, что Лида поняла: Григорий знает, о чем она хочет спросить. Знает вопрос, знает ответ на него… но не хочет отвечать.

Лида затопталась рядом с вагоном.

– Григорий, отчего… – Она вдруг стала задыхаться. – Григорий, скажите, как Сережа…

Он резким движением сдвинул в сторону эту толстую тетку в форме и свесился к Лиде, держась за поручень.

Лицо его было суровым.

– Не хотел тебе говорить. Но, видно, придется. Надо сказать! Короче, получил он это письмо и ночь не спал. Я-то знаю, моя койка на втором ярусе была, как раз над Серегой. Всю ночь тряслась наша связка: это он ворочался. А утром…

Поезд тронулся.

– Не высовывайтесь! – закричала проводница, но Григорий даже головы не повернул.

– Мы на лесоповале были, ну и накрыло его деревом. Думали, все, умер, нет же – отошел. Да ненадолго. Душа у него той ночью умерла, когда кровать тряслась. Я посулил ему – найду, мол, эту… расквитаюсь за все, что она с тобой сделала. А он… – Лицо Григория вдруг сморщилось, и Лида с ужасом увидела слезы в этих, чудилось, навсегда высохших глазах. – Он меня просил… он меня Христа ради молил не трогать ее… – Григорий громко сглотнул. – Поняла? Понимаешь теперь, что все это значит?!