Тайна черного ящика

Я напряженно вглядывалась в пилотскую кабину и вдруг увидела лицо человека, прижатое к стеклу. Глаза его были широко раскрыты, и в них явственно читались страх и боль. Рот был тоже открыт – то ли в крике, то ли в последней попытке вздохнуть. Я не могла оторвать о него взгляда.

В профессии психолога есть свои недостатки или, если хотите, «издержки производства», как выражался преподаватель общей психологии в университете, где я училась. Главный из этих недостатков – я всегда представляю психическое состояние человека, которого вижу перед собой. Сейчас передо мной был труп человека, умершего мучительной смертью, и я читала в его глазах все, что он пережил в последние мгновения своей жизни. Волна ужаса, паники и страстного желания вырваться из-под воды на воздух мгновенно охватила меня, но я не могла сдвинуться с места, не в силах оторвать глаз от взгляда мертвого пилота.

Чья-то рука легла мне на плечо, и я в ужасе рванулась кверху, на воздух, на свободу, из этой сдавливающей мою грудь воды…

Резкий удар головой о выступающий козырек кабины привел меня в себя. Перед глазами пошли красные круги, но страх и паника прошли.

Я огляделась и увидела Игорька, дергавшего меня за руку и в тревоге заглядывающего мне в лицо.

«Я в порядке! – показала я ему жестами. – Один мертвый в кабине пилотов».

«Я не нашел никаких следов того, что пассажиры живы», – ответил мне Игорь.

«Так они все погибли, что ли?» – спросила я.

«Не знаю! Может быть! Не уверен», – пожал плечами Игорек.

«Если кто-то остался жив, то только в хвостовой части, – показала я Игорю на торчащий вверху над нами хвост самолета. – Пошли туда».

Мы перебрались к хвостовым иллюминаторам.

Внутри салона самолета было по-прежнему темно и безжизненно. Как мы ни заглядывали в иллюминаторы, ничего рассмотреть нам не удалось.

Я отцепила с пояса нож с тяжелой металлической ручкой и начала осторожно стучать по обшивке рядом со стеклом иллюминатора.

«Ответьте, кто жив! – выстукивала я азбукой Морзе букву за буквой. – Стучите по корпусу самолета! Ответьте, кто жив!»

Передав свою просьбу три раза подряд, я замерла, приложив ладони к обшивке самолета. Игорек застыл рядом в таком же напряженном ожидании.

Я ждала целую минуту. Ни малейшего колебания не почувствовали мои ладони.

Горькое чувство разочарования начало наполнять меня – я была уверена почему-то, что хоть кто-то из пассажиров останется жив и его удастся спасти.

И вот – молчание в ответ!

Ничего не поделаешь: видно, придется вытаскивать из самолета только тела погибших. В любом случае это мы сделаем, жив кто-то из них или нет. Все тела будут подняты на поверхность.

Уважение к живым начинается с уважения к мертвым. Или по-другому, так, как эта мысль звучит в неписаном Кодексе Первых Спасателей: «Уважай бренное тело – оно носитель бессмертной души!».

«Все, ребята, – подумала я, обращаясь к еще живым для меня пассажирам самолета. – Даю вам последний шанс! Слушаю еще минуту, после этого мы с Игорьком поднимаемся с печальными для всех известиями».

Я передала свой призыв к пассажирам самолета еще три раза и прождала еще секунд сорок. И вдруг чуть не подпрыгнула от радости, хотя и не представляю себе, как можно подпрыгнуть под водой.

Мои ладони явственно ощутили слабый ответный стук. Я возбужденно махнула Игорьку рукой:

«Слушай!»

Он тоже приложил ухо к обшивке. Слабый ритмичный стук прозвучал для моих ушей слаще любой райской музыки. Я знала, что они живы! Мы спасем их! Нужно только узнать, как они и сколько еще могут продержаться.

Я попыталась сформулировать все это в одной короткой фразе, но тут начала понимать, что мне отвечают тоже азбукой Морзе, просто слышно плохо, и некоторые буквы из слов выпадают…

«В результате взрыва в носовой части… пятнадцать человек. Трое погибших. Самостоятельно… не сможем. Двери заклинило. Есть раненые. Торопитесь, воздуха осталось на… часа…»

Не сговариваясь, мы с Игорем рванули к поверхности. Сколько воздуха осталось в салоне самолете? На полчаса? На полтора часа? Или на два-три часа? Мы должны исходить из самого худшего варианта, из расчета, что воздуха у пассажиров осталось всего на полчаса. А полчаса – слишком маленький срок, чтобы успеть вытащить из самолета, лежащего на дне моря, пятнадцать человек.

Глава вторая

Когда я вынырнула рядом с темным пятном корпуса «Посейдона», я буквально не узнала того моря, которое я видела только что, перед погружением. Серые клочковатые облака, застилавшие небо сплошной пеленой, сбились в кучки, потемнели и мчались с устрашающей скоростью. Волнение на море увеличилось, пена забивала лицо и мешала рассмотреть внимательно, что происходит над поверхностью.