Русская лилия

— Хасапико… — глубокомысленно повторил Георг, уловив знакомое слово.

— Да, да. Но все же цифтэтэли — это ее forte partie, сильная сторона. Вам было бы интересно посмотреть, как она исполняет это. Но этот танец не для бала, конечно. Это… Нужно увидеть это в приватной обстановке. Видите ли, цифтэтэли — эротический танец. На Востоке, в Турции есть так называемый танец живота. Его исполняют дамы, у которых открыта лишь одна часть тела — живот. Это очень дразнящий танец! Греция многое переняла от Турции… Иногда на пользу, иногда во вред себе, но цифтэтэли — особенный танец. Это некая смесь танца живота и древнего эротического танца кордакас. В Элладе запрещалось танцевать его публично. За нарушение могли арестовать! Цифтэтэли очень опасен, его танцуют в паре, и это очень похоже на имитацию любовных движений… Ну, вы понимаете… — Она взглянула лукаво, и Георг обнаружил, что у нее накрашены ресницы. Это явилось для него потрясением: никогда не приходилось ему видеть накрашенных ресниц у светских женщин, тем паче у княгинь!.. Видимо, и волосы ее должны быть седые, а они светло-русые… Тоже, наверное, крашеные! Впрочем, она француженка… От них всего можно ожидать! — Бывало, что цифтэтэли оканчивался дракой, если к женщине подходил чужой мужчина, а не ее супруг или жених.

— Ваша дочь, очевидно, танцует его со своим мужем? — Георга и волновал, и настораживал этот разговор. Княгиня София, как истинная француженка, могла без всякого жеманства говорить о довольно неприличных вещах. Георга, как моряка, тоже было довольно трудно смутить беседами о естестве, однако обсуждать это с дамой, которую знаешь каких-то пять минут…

— О нет, она свободная женщина, — легко отозвалась княгиня. — Раньше она танцевала цифтэтэли с молодым человеком по имени Васили. Он очень красив и движется восхитительно. Однако, вообразите, в их слаженный танец вмешалась политика. Моя дочь разделяла антибаварские настроения наших друзей, но была уверена, что королем Греции должен стать ставленник английского двора. Васили во главе страны видел одного лишь принца Николая Лейхтербергского, племянника русского императора. На этой почве они поссорились, и танцевальный дуэт распался. С тех пор она исполняет цифтэтэли одна и любит повторять, что мужчины не играют особой роли как в ее жизни, так и в танце. Она, знаете ли, очень свободолюбивое существо.

— Хм, — Георг даже не пытался скрыть, сколь заинтригован. — Она… Как это сказать… femme savante, ученая женщина, как у Мольера? Или bluestocking, синий чулок, как говорят англичане?

— Ох боже мой! — засмеялась княгиня. — Femme savante ее еще как-то можно было бы назвать. Но bluestocking? Нет, совсем нет! Разве можно быть bluestocking и танцевать при этом цифтэтэли?! Одно совершенно исключает другое! А впрочем, если вы соблаговолите повернуть голову, вон у той колонны, ваше величество, вы сможете увидеть мою Элени.

Георг послушно посмотрел в указанном направлении — и в следующее мгновение в зале образовался затор. Танцующие пары остановились. Согласно этикету, если король прекращал танец, его прекращали все. Если король брал свою даму под руку и отводил туда, где ее пригласил, или в буфет, так же должны были поступать и прочие. Но сейчас король просто стоял столбом, гладя на дочь княгини Софии Плакентийской.

Так же поступили и прочие.

* * *

Ольга, конечно, не одна размышляла о своей судьбе. Тем же был озабочен ее отец. Он отлично знал, что дочка увлечена беспутным кузеном, однако ничего дурного в этом не видел, хотя и понимал, что брак между ними невозможен. Пусть девочка поволнуется! Волнения сердца и неисполнимые мечты дают некий жизненный опыт. Алексей нравился великому князю Константину Николаевичу. Племянник был смел… Может быть, не так умен и образован, как его старший брат Николай, царство ему небесное, не так практичен и основателен, как второй брат, Александр, но смел и дерзок. Красотой и этой обаятельной дерзостью он напоминал Константину Николаевичу себя самого. Он тоже был всего лишь младшим сыном…

Великий князь Константин Николаевич по натуре принадлежал к тем баловням фортуны, которые ее баловством вечно недовольны. Он не мог забыть о том, что родился вторым и только поэтому не имеет прав на трон, который, если судить по справедливости: по изощренности ума, по неудержимой любознательности, по воспитанности и изысканности вкусов, по храбрости, смешанной с разумной осторожностью, по образованности, по красоте, внушительности, обаянию, в конце концов, — должен был принадлежать ему. Он знал, что мать любила его гораздо больше, чем Сашку, но это чертово право первородства… Чем взрослее становился Сашка, тем больше перетягивал на себя пуховое одеяло родительской любви и внимания. Сколько брат наворотил глупостей с женщинами! Эта Мари Трубецкая, которая всем в семье попортила столько крови, потому что возомнила о себе невесть что; Олечка Калиновская, ради которой он был готов от престола отказаться, дурачок. А безумная влюбленность в молоденькую английскую королеву Викторию и желание сделаться принцем-консортом при ее пышных юбках! А страсть к Сашке княгини Ливен, которая годилась ему в матери? А потом он нашел на задворках германских княжеств эту свою Мари, убежденную, что участь жены наследника русского престола — это тяжкий, почти невыносимый крест.