Русская лилия

— И вот я начал залезать на стену, но оказалось, что те выступы, по которым я с легкостью спустился, слишком высоко от земли. Я не мог до них дотянуться. Что было делать? С одной стороны, меня не пускает охрана. С другой — невозможно залезть по стене. А утром у меня коронация. Вот только вообразите: утром приходит народ, священники, министры, а король топчется под стенами дворца, не в силах туда попасть!

— Какой ужас! — Девушка чуть повернула к Георгу голову, и он тотчас положил руку на ее пальцы, которые немного расслабились. — И что же было потом?

— Потом я все же влез в окно. Но только после того, — честно признался Георг, — как меня подсадил один человек, который знал, кто я такой. С тех пор минуло три года, и иногда меня охватывало невыносимое искушение полазить по стенам. Но я стыдился этого желания. Поэтому вы не представляете, с каким удовольствием я сейчас стою рядом с вами.

— Нет, этого не может быть! — воскликнула Ольга, и шея ее порозовела, а пальцы перестали стискивать подоконник.

— Не верите мне? Может, вы вообще не верите, что я греческий король? — грозно спросил Георг.

Ольга легко засмеялась:

— Верю. Я знаю, что Минни ждала брата… Она даже показывала нам ваши фотографии в альбоме.

— Вот из-за этого альбома я сюда и пришел. Минни вчера забыла его у вас… И она даже не помнит, где именно. Вы не могли бы помочь найти альбом?

— Да что ж искать? Я отлично знаю, что он в моей комнате.

— Тогда не могли бы вы отдать альбом Минни? — осторожно попросил Георг.

— Конечно.

— Тогда пошли в вашу комнату… — предложил Георг так спокойно, словно им всего лишь надо было пройти по коридору.

— Разумеется, — ответила Ольга столь же спокойно. — Следуйте за мной!

Она как ни в чем не бывало приподняла платье, закинула длинную ногу в белом чулке на подоконник и забралась внутрь. Георг запрыгнул следом.

Только сейчас он заметил, что находится в небольшой спаленке (в алькове стояла узкая кровать), убранной в белых и розовых тонах. Шкафчик с книгами, бюро, туалетный столик, круглый диванчик, на котором сидят в несколько рядов разнообразные куклы в нарядных одеждах…

— Вот альбом, — сказала Ольга, снимая его с книжной полки и подавая Георгу. — Да, теперь я вас узнала, хотя вы не очень похожи на ваш портрет.

Георг взял альбом, глядя в светлые растерянные глаза. Улыбнулся, поблагодарил… И вдруг девушка лихорадочно одернула платье, панически огляделась, вскрикнула и, побледнев, начала оседать на пол.

Георг отшвырнул альбом и едва успел подхватить ее. Итак, Ольга наконец осознала, что произошло, и лишилась чувств от потрясения! Весь ужас испытанного вдруг обрушился на нее. Да, ей нелегко пришлось… Но сколько же в ней внутренней силы, сколько самообладания! И она красива — вернее, прелестна тихой, спокойной, неброской, светлой прелестью.

Ее голова лежала на его плече, и волосы источали легкий цветочный аромат.

«Чем же они пахнут? — думал Георг. — Ромашкой? Или календулой? Или ромашкой и календулой вместе? Или это аромат лилий?.. Легкий, как будто принесенный теплым ветерком? По-гречески лилия — кринос…»

Он так задумался, что даже не сразу заметил, что дверь в комнату распахнулась. Ворвался великий князь, поддерживавший под руку ту самую рыжеволосую красивую даму, которую Георг несколько минут назад видел лежавшей без памяти.

Они оба с изумлением уставились на Георга, который держал в объятиях их дочь.

Ольга вздохнула, приходя в себя, слегка повернула голову, и ее губы уткнулись в шею Георга. Скользнули по ней бессознательно…

— О боже! — воскликнула дама.

«Наверное, это мать Ольги», — подумал Георг и сказал:

— Вы позволите, ваше высочество, и вы, сударыня, просить руки вашей дочери?

Собственный голос долетел до него как будто со стороны. Он испытал мгновенный испуг, а потом невероятную радость от того, что шаг сделан и слова эти назад уже не взять, и племянница королевы Виктории ему уже не угрожает, а ноги у Ольги длинные…

Жена великого князя начала рыдать, а Константин Николаевич стоял в совершенной растерянности. Этот баловень судьбы до сих пор впадал в столбняк, когда фортуна незамедлительно исполняла его очередное желание.

* * *

В Афинах есть место, которое называется Алтарь двенадцати богов. Этот алтарь, сохранившийся на древней Агоре, служил точкой отсчета расстояния во все концы Эллады. Скажем, все знали, что до Пирея, который служил портом столицы, сто двадцать стадий. Пятнадцать миль. Два часа верхом. По сути, рядом! Однако тем, кто приходит морем, попасть отсюда в Афины вовсе не просто, потому что каждый корабль, приходящий в Пирей, должен пробыть определенный срок в карантине. Избегнуть этой меры могли только контрабандисты, подходившие к берегу тайно, ночами, и вдобавок знавшие, кому из пограничников, патрулировавших прибрежные воды, можно дать взятку, чтобы быть уверенными, что никаких преград ни охрана, ни таможенники чинить не станут. В последнее время, впрочем, и контрабандистам приходилось нелегко: афинские негоцианты понимали, что выгоднее приводить и уводить в законном порядке целые флотилии, чем тайно выпускать в море одно жалкое суденышко. Несколько человек в правительстве держали в руках всю афинскую торговлю, и их-то стараниями против нарушителей принимали самые суровые меры. Однако небольшой быстроходный корабль, подошедший под покровом ночи к берегам Пирея, не только не был задержан, но и встречен лоцманом и препровожден в безопасную, укромную бухту.