Русская лилия

— Ваше величество, вся обстановка дворца после отъезда короля Оттона… пропала. Вашему величеству известно, что в стране некоторое время властвовала смута. Люди думали больше о сохранении государственности, чем о чьем-то имуществе… Вы должны понять…

— Фусика, — вежливо сказал принц. — Конечно.

Он и в самом деле понимал. После того безвластия, которое царило в стране, откуда не столь давно, немногим более четверти века назад, были изгнаны поработители-турки, четыреста лет терзавшие Грецию, трудно было думать о законах. По сути дела, клефтами — партизанами, убивавшими и грабившими турок, — были не только те, кто так звался. Клефтами в глубине души были все греки, даже те, кто приобрел подобие европейского лоска. Ни братьям Александру и Дмитрию Ипсиланти, возглавившим освободительную войну, ни первому правителю свободной Греции, русскому министру и греку по происхождению Иоаннису Каподистрии, ни баварскому королю Оттону, ни временно сменившему его переходному правительству так и не удалось смирить одержимости греков Мэгалэ Идеа, Великой Идеей Великой Греции, и решимости добиваться ее осуществления любыми доступными средствами. Право, можно было подумать, что Никколо Макиавелли, некогда изрекший: «Цель оправдывает средства!», был по происхождению грек и к тому же клефт! Хотя кто его знает, чего только не бывает на свете…

Словом, дворец разграблен и пуст. Ну что ж, зато жене будет чем заниматься. Женщины ведь обожают обставлять дома и украшать их. Однако у него нет жены. И где ее взять, неизвестно. Времена, когда принцы отправлялись по разным королевствам в поисках невесты, остались только в сказках. Теперь те же люди, которые сделали его королем, подберут ему кого-нибудь в королевы. Беда в том, что кого-нибудь ему совершенно не хочется. Ему хочется жениться по любви, как его отец и мать, как его сестра Аликс, ставшая женой английского принца Альберта Эдуарда, как другая сестра, Дагмар, которая мечтает выйти за русского царевича Николая, сына императора Александра II… По любви! Но кого ему любить? Принц примерно знал брачный европейский рынок. Сейчас на нем не было невест — тех, которые хоть ненадолго могли бы привлечь его внимание. А уж полюбить-то…

И ударило воспоминание… По пути сюда он на день задержался в Стамбуле для встречи с датским послом, который должен был сопровождать его в Афины, но внезапно слег с сердечным приступом, так что встреча не состоялась. Вместо нее у принца оказалось часа два свободного времени, пока пароход догрузили углем, и он решил прогуляться по городу. Собственно, это была торопливая пробежка по ближним к порту улицам, но он чувствовал невероятное возбуждение, как мальчишка, убежавший с урока. Нет, будто он — лицеист, которого вызвали в кабинет директора, чтобы устроить хорошую выволочку, но господин директор отбыл к высокому начальству, и пугающий разговор отсрочен. Но что греха таить, он и в самом деле боялся того, что его ждет в Афинах… Стамбул показался ему шумным и неряшливым, а жители его, хоть и пестро одетые, непривлекательными. Женщины с их закрытыми лицами вовсе не возбуждали своей таинственностью, о которой он столько читал у Байрона, а вызывали некую брезгливость, словно прятали следы порочных болезней. И вдруг из какого-то проулка чуть ли не на него выскочила цыганка в сопровождении двух мрачных соплеменников. Впрочем, на них едва ли кто глядел — все внимание приковывала красавица. Никогда в жизни принц не видывал ничего подобного! Она была не юной девушкой, а женщиной в расцвете красоты. Ей было не меньше двадцати пяти лет, и зрелая опытность чувствовалась в каждом ее движении и взгляде. Синие глаза, яркий румянец на смуглых щеках, море вьющихся темно-русых, выгоревших на солнце кудрей, небрежно собранных под круглую, расшитую бисером шапочку, широкие кисейные рукава обнажали до плеч изящные загорелые руки, а пестрый платок, обернутый вокруг талии и бедер, обрисовывал фигуру, которой позавидовала бы нимфа. И не только принц не мог отвести от нее взора! Все кругом расступалось и провожало красавицу взглядами, а она беззаботно стреляла вокруг своими невероятными глазами. Наконец она скрылась за поворотом, и принц с трудом удержался, чтобы не кинуться следом. Ах, вот такую бы в жены! Да разве это возможно?! Таких принцесс и на свете-то нет. И как тогда он вздохнул с превеликим сожалением, так же тоскливо вздохнул и сейчас. Но, кажется, окружающими это было принято за зевок.