40  

Дорсия шевельнула губами, словно хотела что-то сказать, но промолчала.

— Спасибо за все, Дорсия. Я уеду тихо, не прощаясь, не хочу привлекать внимания… Ты сама скажи Аникитосу, о чем мы с тобой говорили. И еще передай ему мою просьбу: пусть слушает в оба уха все разговоры, что ведут у вас в кафенесе, особенно если это будут люди Мавромихалисов. У вас есть сын…

— Да, Аристарх, ему десять, — гордо сказала Дорсия.

— Если что, пусть Аникитос шлет ко мне Аристарха с известием. Речь, возможно, будет идти о спасении Греции, а радеть за страну нужно учиться с ранних лет.

— Конечно. Можешь рассчитывать на нас.

Васили поцеловал ее в смуглую щеку, и она, ласково коснувшись губами черной повязки, перекрестила гостя. Потом кликнула одного из мальчишек, следившего за конями посетителей кафенеса, и тот привел Васили лошадку. Обменявшись с Дорсией прощальными взглядами, Васили вскочил в седло и сразу послал коня вскачь.

Чтобы попасть в Кефисию, надо было проехать через Афины — дорога в городок вела мимо дворца.

Дорожная пыль осела, путь сделался каменист, а воздух стал так тих и прозрачен, что, казалось, можно дотронуться до вершин Гимета. Между тем Васили знал, что до подножия гор не меньше двух часов езды. Столько же и до Кефисии — нельзя терять времени. Однако вскоре до него донесся звонкий голос:

— Кирие, стойте! Кирие!

Васили оглянулся — его догонял рыжий жеребец, на котором сидел плотный мальчик лет восьми, слишком маленький для такого большого коня, но державшийся в седле с изумительной ловкостью. Не нужно было обладать особенно острым глазом, чтобы узнать в этом юном всаднике сына Дорсии и Аникитоса. Итак, это был тот самый Аристарх, о котором недавно шла речь.

— Возьмите, кирие… — Аристарх еле удерживал разошедшегося коня. — Отец велел отдать вам это во что бы то ни стало, хоть и коня загнать.

— Ну тебе пришлось бы гнать до Кефисии и обратно дважды, а то и трижды, чтобы загнать такого богатыря. А ты, я вижу, настоящий Ипполит[21] верхом!

Мальчик горделиво повел носом, но тотчас засмущался.

— Что здесь? — Васили принял сверток, прикрытый красным шерстяным платком.

— Мне глядеть не велено. Прощайте, кирие. — Он повернул коня и вскоре исчез за поворотом.

Васили осторожно развернул красный платок и едва успел подхватить что-то тяжелое, холодное.

Это был серебряный кинжал.

* * *

Васили правильно понял неосторожные слова Элени. И в самом деле, те люди, которые во что бы то ни стало не хотели допустить укрепления союза Греции и России, были потрясены, услышав о помолвке короля Георга и великой княжны Ольги Константиновны. Они испытали истинный ужас, тем паче что известие было совершенно неожиданным. Такого поступка от Георга, которого они полагали полностью зависимым от фаворитки, никто не ожидал. К тому же никто не знал, как это совершилось. Возникли сомнения, а не был ли король подвергнут некоему политическому давлению… Ведь от русских, которые хотят вернуть влияние на Балканах и в Эгейском море, можно всего ожидать!

Получить известия из первых рук было невозможно: посольства Греции в России не было. Тогда княгиня Плакентийская, которая чуть ли не больше других была заинтересована в том, чтобы упрочить положение дочери при короле Георге, обратилась к дальнему родственнику мужа — Сильвио Лебрену, который служил во французском посольстве при военном атташе. Княгиня неплохо знала молодого человека. Он был исполнителен, прилежен в работе, но слаб характером и анемичен. Единственным сильным чувством его была страсть к карточной игре, и его дом в Париже был заложен-перезаложен от фундамента до конька крыши. Княгиня пообещала, что дом будет выкуплен, а карточные долги возращены, если Сильвио соберет все возможные сведения о неожиданной помолвке.

Поручение он исполнил с легкостью, ведь дипломатические круги в Петербурге обсуждали эту новость беспрестанно, а у Сильвио было много приятелей в других посольствах — таких же картежников, как он. Все единодушно сходились во мнении, что, даже если королем Георгом двигали соображения государственной выгоды, никто его к браку не принуждал. Хотя и поговаривали об успехе русских дипломатов, большинство все же склонялось с мысли, что Георг искренне увлечен красивой, благоразумной, милой девушкой, которую за границей уже называли русской лилией. Это был брак по взаимному согласию, а то, что он должен был обеспечить немалые выгоды России и упрочить ее положение в Греции, являлось просто следствием, вытекающим из причины — любви, связавшей молодых людей. Это казалось вполне естественным всем, кроме тех, кто имел свои виды на сердечное расположение короля.

  40  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×