78

Если бы так же легко, как идет сейчас через двор, он шел по моей жизни! Но нет, это для всех остальных он — мальчик-эльф, для меня же — кара божья, непонятно чем заслуженная, неизвестно каким образом вымоленная. Обнаружился вдруг в компании сокурсников, ввалившейся в мой дом после сдачи последнего экзамена, чей-то то ли школьный приятель, то ли троюродный брат — так и не знаю, чей; уселся в углу дивана, осветил комнату своей улыбкой, осиял светом синих глаз — и остался. Эльф, настоящий принц эльфов, все девушки на улице на него оборачиваются, а я даже не Дюймовочкой себя с ним чувствую, а героиней песни Чижа:

• "У нее был парень, гитарист и певец;
• Про него говорили: это — полный вперед!
• Он играл буги-вуги, пел блюзы и рок-н-ролл;
• Он курил анашу, пил вино, употреблял димедрол".

Димедрол — это, конечно, не по нашей части, у нас поинтереснее выбор, что да, то да. Но тоска, тоска точно такая же. Только и я не принцесса, и не звали меня замуж хромой еврей и седой араб… или наоборот — забыла уже — да черт бы побрал их обоих. А мальчик-солнце мой, и правда, полный вперед. Всем нужный, всюду званный, всеми любимый. Как не любить такого.

И вот он опять улетает — в Вену, потом в Лондон, а я буду считать часы и думать, думать… Я не того боюсь, что где-нибудь, когда-нибудь, кто-то другой станет для него интереснее, чем я, не боюсь, потому что точно знаю, что так и будет. Лишь бы не получилось наоборот, лишь бы он не посмотрел на меня однажды и не понял, что той меня, кого он привык видеть рядом с собой, на самом деле нет, что ему только пригрезилось что-то яркое, легкое, переливающееся радужно; ему казалось, что это я, а это было только его отражение в моих глазах. Вот тогда будет действительно конец всему. Полный вперед.

Больно ли шарику, когда он лопнет от того, что налетел на колючую ветку?

Не хочу узнавать. И думать не хочу. Но что же делать, буду думать.

И ждать.

Королева Чаш

В отличие от Рыцаря, эта карта свидетельствует не просто о способностях, но о гениальности. Со всеми вытекающими последствиями.

В неблагоприятном окружении она прямо указывает на такие опасности как алкоголизм, наркомания, или просто психические нарушения. Упоение эзотерикой, неофитские закидоны свежеобращенных — все это тоже по ее части.

Или же просто сулит встречу с женщиной, необыкновенно приятной, вдохновенной, или вдохновляющей, которая, несомненно, затронет ваши чувства, вне зависимости от вашего пола. Королевы Чаш легко и охотно становятся чужими отражениями, при этом совершенно не меняясь (собственно отражающий слой всегда только на поверхности зеркала). Словом, они действительно прекрасны, практически вне зависимости от текущего карточного расклада.

Марина Воробьева

Здесь — так

В восемь вечера уходит Сима. Сима любит свою семью и ходить по магазинам. Убегая, набирает номер частного сыщика, прослушать отчет, как и с кем прошел день мужa.

Уходит Бэкки. Опаздывает в кафе. Там она каждый вечер сидит с подружкой, надеясь кого-нибудь встретить и познакомиться.

Уходит слегка горбатая Рики — танцевать народные танцы в кружок, пока ее безногий муж-таксист ищет пассажиров.

Остаемся мы — Аяла, помощник аптекаря и я. О чем можно говорить в магазине, в отделе косметики, когда клиентов нет, а все страшное ушло? Конечно, о разных реальностях!

Аяла знает, что загробка есть. Не верит, а знает. А нам с помощником аптекаря плевать на эту загробку. Слишком много интересного происходит здесь.

Например, ты приходишь ко мне в гости, и мы пьем кофе. У меня кофе из пяти сортов зерен, я покупаю их на рынке, в центральном ряду слева. Так вот, мы пьем кофе, а завтра на работе ты говоришь, что на столе стояла красная чашка. А я говорю, что у меня и чашки такой нет, или она разбилась за неделю до этого. И это совсем не значит, что у тебя что-то с головой. Просто у тебя своя реальнось, а у меня своя.

Сейчас ты надеваешь свитер, а мне жарко в майке. Ты говоришь, что наши организмы по-разному устроены, а на самом деле мы в двух разных помещениях, и ты видишь меня из своего мира. Или не меня.

* * *

Аяла была из первых нью-йоркских хиппи, я из последних московских. Когда мы работали вместе и надо было чем-то занять время между запахами духов и жалобами на жизнь, я все приставала — дескать, скажи-ка, тетя, ведь недаром — но Аяла ничего толком не помнила и опять рассказывала о внучках, о том, как она их рисует на фоне больших листьев, и как никто не достоин иметь в доме живопись, потому что не платят настоящих денег. Аяла иногда приносила картины с девочками-ангелочками, розами с капельками росы, девушками, срисованными с журналов. В семь утра вставать, пятьдесят пять минут зарядка, после сорока и ты обязательно будешь делать зарядку, после сорока твое тело тебе ничего не должно. Потом на завтрак рис и листья салата, если деньги не кончились. И тут же рисовать, прописывая каждый лепесток, ты знаешь, сейчас мало кто так умеет. С двух до четырех спать, опять рисовать, и на вечернюю работу. Раз в две недели в Галилею к внучкам, дочка кричит на нее. Когда твои дети вырастут, ты поймешь, я тихо мою посуду, а она кричит, потом еще лепесток и еще ангелочек, и никто не ценит живопись, и не хватает денег на салат.