Государева охота

Екатерина стояла, стиснув перед грудью руки, бледная, неподвижная, словно перед казнью. Такой же мертвенный вид имел и старший Долгорукий.

— Да бросьте, — с неловкой жалостью пробормотал князь Иван, переводя взгляд с сестры на отца и даже забывая о привычной неприязни к ним. — Ну чего вы так?.. Пьян же в дупель, не видно разве? Лыка не вяжет, вот и несет Бог весть что. Плюньте и забудьте, утро вечера мудренее.

Ни Алексей Григорьевич, ни Екатерина даже не шелохнулись, не удостоили его взглядом.

— Смотрите, как хотите, — обиженно вздохнул князь Иван, — коли так, пошел я.

И удалился в полной тишине.

Отец и дочь какое-то время еще хранили молчание, потом Екатерина с усилием разлепила онемевшие губы и невнятно проговорила:

— Ну ладно. Я тоже пойду.

— Спать, что ли? — бросил Долгорукий, бесясь оттого, что вся их задумка готова пойти псу под хвост, однако не имея ни сил, ни желания утешать потрясенную дочь. У него у самого как оборвалось нынче от слов императора сердце, так до сих пор и не встало на место, что же говорить о Катьке, которой все равно что плюнули в лицо, да еще прилюдно? Неважно, что стоит с каменным выражением, — на душе небось-таки не кошки скребут...

— Ну да, — тем же блеклым голосом произнесла Екатерина. — Пойду спать. Только раньше зайду Дашеньку нашу проведаю — как она там?..

Алексея Григорьевича аж шатнуло. Да не ослышался ли он? Может ли такое быть? Неужели Екатерина все же намерена довести до конца то, что они задумали совершить сегодня, — довести до конца, несмотря ни на что?!

Он ни о чем не спросил — побоялся спугнуть удачу. Отец и дочь только обменялись взглядами. Вопрос был задан, ответ получен... И все, что мог сделать Алексей Григорьевич, когда прямая, будто аршин проглотившая, Екатерина прошла к двери, — это перекрестить напряженную спину своей любимой дочери и выдохнуть:

— Храни тебя Бог...

* * *

Примерно получасом позже камердинер императора Степан Васильевич Лопухин накрыл наконец нескладное, долговязое, юношеское тело своего господина пуховым одеялом и, подоткнув со всех сторон (Петр не терпел, когда откуда-то тянуло холодком, даже слегка), начал подбирать раскиданные по полу, отчаянно провонявшие табаком вещи. Государь, сначала лежавший тихо, вдруг начал метаться в постели, переворачиваясь с боку на бок, со спины на живот, словно никак не мог найти удобное положение.

Степан Васильевич спрятал в усы понимающую усмешку и вышел из опочивальни, осторожно притворив за собой дверь. Да... Внучек весь пошел в неуемного деда и оснащен таким мужским прикладом, что любо-дорого поглядеть. Однако же по вечерами утрам естественное буйство плоти частенько не давало ему покоя — когда не было под рукой никого, с кем можно было бы блуд почесать и томление свое утешить. Ишь как его бросает... небось стоит палка-то, никак ее не умнешь! Ничего, помечется да уснет, куда ж деваться-то. А коли возжаждет ночных удовольствий, то на сей случай у Лопухина имелось твердое правило: не вмешиваться ни при каких обстоятельствах. Сейчас удалится в свою каморочку — и завалится на боковую. А ежели Петр Алексеевич пожелает отправиться на поиски приключений, чтобы затащить к себе в постель какую-нибудь сговорчивую блядешку...

Тут все мысли вылетели из лопухинской головы — он замер, приоткрыв рот и не веря своим глазам. В конце коридора, слабо освещенного четырехсвечником, укрепленным на стене, появилась высокая и тонкая девичья фигура. Вышколенный Степан Васильевич на всякий случай скрылся под прикрытие занавеси и перестал дышать, слушая легкие, торопливые шаги.

«Елки-палки, вот тебе и Петька-Петушок! Когда только успел курочку кликнуть? Аи да парень, аи да молодец!»

Шаги прошелестели совсем рядом. Степан Васильевич осмелился высунуться и поглядеть одним глазком, но девушка уже скрылась в комнате императора.

«Шустрая! Интересно, чья такая?»

Он нахмурился, вспоминая мельком виденные очертания фигуры. Да, девушка не любительница мешкать — шла-то в одной сорочке, чуть принакрыв плечи пуховым платком. Зачем, в самом деле, тратить время на раздевания? Ну кто же она такая, никак не вспомнить! Небось какая-нибудь милашка из девичьей либо горничная? В постели государь про величие свое не больного помнит, ему всякая сойдет, лишь бы помягче была да посговорчивей.

О, чуть не стукнул себя по лбу Лопухин, да ведь это никак молоденькая и молчаливая родственница Долгоруких, Дарья Васильевна, — та самая, которая вместе с княжной Екатериной чуть не погибла от рук разбойников. Та самая, по которой государь Петруша тайно сохнет уже который месяц, а она на него за целый день порою и не взглянет ни единого разу.