102  

Продолжая уговаривать себя, что им владеет только желание провести на свежую голову этот самый «мозговой штурм», Александр повернул из двора травмопункта вниз по Нестерова, проехал один квартал по Ковалихинской, выбрался на Ошару и, перевалив через улицу Горького, а потом Белинку, поехал вдоль трамвайных путей на Республиканскую. В длинный, занявший два квартала, угловой красный кирпичный дом, где он жил.

Что Серега, что Марина напоминали лунатиков. Покорно выбрались из машины, промаршировали вслед за Александром через двор и вошли в его квартиру на третьем этаже. Серега на автопилоте, чисто на ощупь, нашел туалет, потом без слов проследовал в комнату и, кое-как полураздевшись, рухнул на диван. Александр подивился было такой безупречной ориентировке в незнакомом пространстве, пока не вспомнил, что Серега однажды уже был у него в гостях. Если это можно так назвать…

Словом, диван оказался занят. В дальней комнате имелась еще кровать, Марина могла бы переночевать на ней. Александр в принципе любил спать на полу. Но, если честно, он предпочел бы другой вариант… Однако, взглянув на Марину, которая все с тем же сомнамбулическим видом стояла, прислонившись к притолоке, понял, что нынче ночью вряд ли состоится вторая серия столь запомнившегося ему любовного эпизода. Ведь и рассказ Сереги о том, как мертвая цыганка была найдена в гараже, и признание Марины в том, что Эльвира – ее сестра, были не чем иным, как верхней частью айсберга. И ужас нынешнего дня заключался вовсе не в тех неосторожных словах, которые вырвались у обеих. Главное-то осталось недосказанным, вопросов возникло еще больше. Например, кто убил Эльвиру? И почему она оказалась в Зеленом Городе в образе цыганки, почему сестры скрывали свое родство, зачем, ради бога, зачем Марине понадобилось соблазнить доктора Меншикова, а главное – какова ее связь с этим демоном, восставшим из прошлого Петра Манихина, – Бушуевым? Если честно, первым по важности для Александра был вопрос именно о его собственных с Мариной отношениях. А все эти Бушуевы-Манихины вполне могли подождать. У сыщика Меншикова личное, увы, превалировало над общественным!

– Может, хочешь чаю? – спросил он у Марины с некоторой угрюмостью, чтобы измученная слезами девушка не подумала, что он какой-нибудь сексуальный маньяк и намерен воспользоваться ее беспомощным состоянием. Тем более что он именно таковым и ощущал себя в эту минуту.

– Лучше под душ, можно? – пробормотала она и покорно побрела вслед за Александром в ванную. Он какое-то время стоял под дверью, слушая, как шумит вода, потом, вспоминая крутые меры, которые однажды некий отец Сергий предпринял для обуздания собственной похоти, потопал в спальню, сменил белье на кровати и вынул из гардероба запасной матрас, подушку и одеяло.

Для себя. Чтобы спать на полу в соседней комнате. Подальше от искушения!

Показателем состояния, в котором находилась Марина, было то, что она вышла из ванной в халате Александра, оставив там висеть на вешалке свои джинсы и кружевную майку. Бледная, без грамма косметики, с мокрыми, спутанными волосами, она была похожа на маленькую наплакавшуюся девочку. Марина даже дверь не позаботилась закрыть, когда сбросила халат и упала в постель, так что Александр мог снова увидеть это нежное тело, мечты о котором еще долго не дадут ему покоя.

Он тоже пошел под душ, однако даже горячие струи не принесли успокоения. Уныло озирая определенную часть своего тела, вспомнил, как однажды в бане на даче у доктора Белинского мужики уверяли, что иногда впадают в такое состояние, что могут заборы валить этой самой частью. Что заборы! Александр мог бы сейчас обрушить, кажется, многоэтажный дом… Кое-как, с немалыми усилиями, застегнув джинсы, он пошел было на кухню – выпить чайку, разогнать тоску, – как вдруг раздался звонок.

Кто бы это мог быть? Уж не случилось ли что-то на станции, не решило ли начальство выдернуть из отпуска доктора Меншикова, благо он никуда не уехал, отсиживается в своем доме – своей крепости?

Черта лысого! Никуда он не поедет!

Александр прикрыл дверь, ведущую в комнаты, убедившись предварительно, что гости спят, звонок их ничуточки не обеспокоил, – и посмотрел в «глазок». И даже зажмурился недоверчиво, потому что человека, стоявшего на площадке и нетерпеливо притопывающего каблучком, он никак не ожидал здесь увидеть. Не ожидал, не хотел, даже думать о нем забыл.

Вернее, о ней. Потому что это была Нина.

  102  
×
×