Подарок девушки по вызову

— Опять свои штучки будешь выкидывать? — засопел он, и Лера с некоторым беспокойством подумала, что рыжие охранники — животные довольно злопамятные. — А где твой.., энтот…

— «Энтот» давно у Монахова и Перевийченко, — спокойно ответила Лера. — А я пришла, чтобы сообщить господину Церетели одну важную вещь.

— А может, ты пришла своего дружка, значит, бля.., типа отмазывать? — с глубокомысленным видом предположил тот. — Или сообщить что об этом… Свиридове?

Лера засмеялась почти издевательски.

— Я? Одна против толпы до зубов вооруженных мужиков? Ты впустишь меня или нет?

— Мне не ведено никого впускать. Станислав Григорьевич строго-настрого запретил.

— Я, конечно, удивлена тем обстоятельством, что тебя не уволили сразу после того, как мы с Кропотиным сбежали из-под замка в доме Церетели, но на этот раз тебя уволят точно. Можешь не сомневаться.

Уволят, если ты только посмеешь не впустить меня.

Вся тяжесть последствий ляжет на тебя. Ты хоть понимаешь, что происходит в стенах этого корпуса?

— Н-нет, — честно признался тот.

— Вот именно. А, как известно, незнание не освобождает от ответственности. Ты, конечно, захочешь сейчас уведомить о моем приходе самого Перевийченко лично. Но я не рекомендую тебе это делать, поскольку ситуация такова, что только я сама могу объяснить ему и Мамуке Шалвовичу, в какое роковое заблуждение они могут впасть.

…Это было великолепно. Язык сам, легко, воздушно, фактически без участия сознания, выбрасывал на свет божий это изящное и до жути красноречивое сотрясение воздуха. Самостоятельно выбирая нужную интонацию, в оптимальном порядке расставляя акценты. Лера, которая никогда не считала себя человеком с поставленной речью, из женской ипостаси Терминатора переселилась в хрупкое античное тело великого Цицерона. И не беда, что даже с этой лошадиной дозой психостимулятора ей было далеко до него.

Ведь ее слушал не римский сенат.

— Ты можешь даже сопровождать меня, — закончила Валерия и качнула сумку.

Петя закрыл один глаз, очевидно, погрузившись в краткосрочное, но интенсивное раздумье, а потом лязгнул засовом и распахнул перед Лерой дверь:

— Ну.., проходи.

— Благодарю, — пробормотала Лера.

— Что-что?

— Я говорю, нашли кого ставить в охрану, — звонко ответила она, и в ту же самую секунду, словно ниоткуда, за ее спиной вырос тот самый пожилой лысеющий мужчина и легко вскинул на охранника дуло пистолета… Раскатился негромкий хлопок, словно кто-то чрезвычайно удачно и с наименьшими потерями пузырящейся жидкости открыл бутылку шампанского.

Петя, так и не понявший, что с ним произошло, беззвучно упал у двери с простреленной головой.

Лера извлекла из пакета пистолет «беретта» с глушителем, из которого она стреляла сквозь целлофан, коротко шагнула и повторным выстрелом вогнала пулю в правый висок уже неподвижного Пети.

— Кажется, это называется контрольным выстрелом, — негромко, но вполне внятно произнесла она.

— Совершенно верно, — голосом Свиридова ответил пожилой мужчина.

* * *

Тем временем в главной операционной подходил к концу второй цикл внедрения антител кропотинской крови в пораженный СПИДом организм Церетели. Сам Мамука Шалвович уже пришел в себя и только бледно смотрел на то, как очередная доза какого-то препарата входит в исколотую вену на его левой руке.

Сквозь приоткрытую дверь «подсобки» был виден полулежащий в белом кресле — несомненно, без сознания — Дима Кропотин. К правой руке и шее были подведены трубки, наполненные чем-то темно-красным. Не составляло труда догадаться, чем именно.

Рядом с ним стоял Василий Ипатьевич в белом халате с измазанным кровью правым рукавом и пристально наблюдал за покрытым испариной лицом Кропотина с черными точками компьютерных датчиков на висках.

— Пульс слабеет, — сообщил он через дверь склонившемуся над Церетели Монахову.

Не разгибаясь, тот рявкнул что-то, из чего можно было вычленить разве что заключительные несколько слогов — что-то вроде «фетамин» или «кетамин», без сомнения, обрывок длинного названия нужного препарата. Впрочем, Василий Ипатьевич отлично понял своего шефа.

— Значит, полтора «кубика», Михал Иннокентьич? — быстро переспросил он.

— Да!

В операционной, кроме Церетели и Монахова, находился еще Перевийченко. Он тихо сидел на кушетке в самом дальнем углу и старался не дышать: