Когда стреляет мишень

— Какой еще отдел кадров? Это который принимает на работу в цех станочников широкого профиля?

— Угу. Ну так как? По рукам?

— Мне надо подумать, — проговорил Свиридов и, приложив указательный палец правой руки ко лбу, застыл на несколько секунд в позе роденовского мыслителя. Потом скривил угол рта — все в той же картинно-шутовской манере — и сказал:

— Подумал.

— И как?

— Это зависит от многих обстоятельств, — явно перекликаясь с недавними словами начальника охраны, отозвался Влад. — Как однажды Наполеон спросил у коменданта порта, где при его приближении почему-то не дали из пушек торжественного салюта: «В чем дело?» — «О, тому есть двадцать две причины, сир. Во-первых, нет пороха...»

— Денег, что ль, сколько положим? — быстро спросил Николай Алимович.

— Вы все-таки умеете смотреть в корень проблемы, — сказал Свиридов с тем выражением, который у девушки назвали бы кокетливым. — Двадцать два обстоятельства, но главное все равно — одно.

Николай Алимович назвал цифру.

— Так, так, — резюмировал свое впечатление от услышанного Свиридов, — конечно, это не сокровища Древней Индии и не «Бэнк оф Нью-Йорк», но все-таки порой в жизни приходится довольствоваться малым. Прикажете приступать к исполнению обязанностей с сегодняшнего вечера встреч?

— Узнают коней ретивых по высоким чепракам, — разве что не пропел Николай Алимович. — Да не спеши ты так. Еще успеешь. Кроме того, будет второе условие.

— Это еще какое? — настороженно спросил новоиспеченный охранник «Центуриона».

— Непременно научишь меня ломать стаканы.

— Вот этого не обещаю, — хитро прищурившись, сказал Свиридов.

Глава 5

НАСТАВНИК АЛОЙ ПАНТЕРЫ

— Интересно, кто бы победил, если бы ты попробовал спарринг с нашим главным инструктором?

Перед Свиридовым на нескольких подушках, выгнувшись всем телом так, как это может сделать только очень гибкий человек, полуприкрыв глаза, лежала девушка. Почти обнаженная, если не считать скомканной простынки где-то в ногах.

— М-да-а-а... — протянул Влад, проводя по ней взглядом так, как за несколько минут до того проводил рукой, — как вас, таких, только вылепляют? А, Катя?

Катя — та самая Алая Пантера, что показала такой класс фехтования и позирования на ринге, — дрогнула веками, и ее затянутые влажной дымкой глаза остановились на улыбающемся лице человека, в чьи объятия ее бросили так неожиданно — и так счастливо, как оказалось чуть позже.

— Я не понимаю, Алеша... — пробормотала она.

— А я не понимаю, как тебе отвечать про твоего главного инструктора. Он что, вас тренирует.., или как?

— Общефизическая подготовка.

— Откуда ты нахваталась таких казарменных терминов?

— А это еще когда я занималась сначала спортивной гимнастикой.., до пятнадцати лет, а потом фехтованием. Я же мастер спорта международного класса.

— По гимнастике или по фехтованию?

— По.., фехтованию. Даже на Олимпиаде была.., почти. Отправили в обоз в последний момент.

Свиридов кивнул и, положив руку на горячее — как и полагается Алой Пантере — бедро девушки, спросил:

— А в ночной клуб что подалась?

— А что мне делать.., большой спорт — это же игра на выживание. Рулетка. Чуть что, и оттирают. И тогда — конец. Если ты становишься невыездной, то можно отправляться на вокзал просить милостыню.

— Понятно, — протянул Влад. — Кто же, в таком случае, может тренировать бывших спортсменок экстра-класса.., ведь у вас много таких?

— Да, в основном. Девчонки из гимнастики, опять же фехтования, есть теннисистки.., пловчихи. Фигуры у всех дай боже, ну там пластика, тренировка... А наш инструктор.., я не знаю, кто он, но говорят, что бывший спецназовец. Спецназ ГРУ, слыхал такое? Или сам работал? Ты ведь много где послужил?

Влад облизнул губы. Конечно, шансов на то, что вот так, глупо, наобум, напролом, он сможет нащупать след Кардинала или выйти на него самого, тем более бессмысленно предполагать, что этот инструктор и есть Кардинал.., но ведь это может оказаться и так.

— Спецназ ГРУ? — переспросил он. — Нет, не работал. Хотя знаком с некоторыми.

— Да? Может, тогда ты знаешь Свиридова?

Владимир поднялся на локте и пристально посмотрел сначала на ровно вздымающуюся высокую грудь Кати, потом статную шею и, наконец, добрался до полуоткрытых ярких губ, еще не остывших от его поцелуев. Губ, которые только что — непостижимо, непонятно! — но назвали его фамилию. Его настоящую и такую гибельную теперь фамилию.