Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

Я хочу спросить тебя: ты понимаешь, что там случилось за эти тринадцать лет? Ты расскажешь мне? Я слишком долго не видел тебя все эти годы, я слишком долго смотрел на тебя сегодня, я совсем запутался, расскажи мне - что там случилось, куда ты исчезла, почему мы так давно не виделись?

Я хочу спросить об этом, но только шепотом говорю: iЛиса, это в самом деле ты?i - и тогда ты сжимаешь своей белой рукой мою. Прохлада твоих пальцев - такая же, как много лет назад. Ты по-прежнему смотришь на экран, и я вижу только половину улыбки, игривой и грустной. Твоя рука соскальзывает на мое бедро и медленно пробирается к паху - тем же маршрутом, что тринадцать лет назад.

Ты помнишь, я не стал звонить тебе на следующий день, но через два дня мы все равно встретились в Музее кино. Ты села рядом со мной, и, честное слово, я не помню даже названия фильма - только профиль в полумраке, рыжие всполохи волос, прохладное касание твоих пальцев; возбуждение, изнеможение, дрожь. Ты не дала мне дотронуться до тебя, раз за разом решительно отстраняла мою руку, потом нагнулась так, что волосы коснулись моей щеки, и прошептала: iты хочешь меня?i Я прошептал в ответ: iда, а ты разве не видишь?i - и тогда ты улыбнулась и сказала: iэто хорошо.i

Ты была права: это было хорошо.

Я хорошо помню - и сегодня даже не пытаюсь прикоснуться к тебе. Закрыв глаза, я вспоминаю объятия на заднем сиденье такси, поцелуи в медленно ползущем лифте, одежду на полу спальни, твою матовую наготу, прохладу твоей кожи, усталые глаза на старых фото.

За эти годы я не раз пытался понять: что я сделал тогда не так, почему эта ночь так и осталась единственной. Мне кажется, однажды я даже спросил об этом - ты только улыбнулась, приложила палец к губам и сказала: я слишком хорошо к тебе отношусь.

Тогда я вспомнил, как ты улыбалась той ночью - и понял, чт[о?] ты говорила мне этой улыбкой: я знаю, я красива и умна, я сексуальна и раскованна, я знаю, что ты можешь полюбить меня, - но я ничем не могу тебе ответить. Моя красота и мой ум не принадлежат мне, я не могу разделить их с тобой. Моя любовь сама по себе, она - не моя, она не принадлежит мне - я не могу ответить на твою. А если так, чего стоит моя сексуальность и раскованность, что ты будешь делать с ней, что ты будешь делать с моим красивым телом, с моими рыжими волосами, прохладной кожей, опухшими от поцелуев губами?

Той ночью твоя улыбка словно говорила мне: посмотри, все это не принадлежит нам, все это происходит не с нами, мы только выполняем фигуры причудливого танца, обними меня, назови по имени, поцелуй и скажи, что любишь. Но это не ты любишь и не меня ты любишь - потому что меня здесь нет, разве ты не видишь?

Той ночью ты улыбалась, словно хотела сказать: ты хороший человек, мне неловко говорить тебе это. Но извини, мне нечего тебе предложить, нечего отдать взамен - и потому я не хочу ничего брать: ничего, кроме привычных касаний, объятий, поцелуев; кроме разменной мелкой монеты одноразового секса, кроме заученных движений, колебаний, содроганий; кроме обычных мизансцен, давным-давно отрепетированных перед усталыми глазами чужих черно-белых фото.

Я вспоминал рассказы о мужчинах, сходивших по тебе с ума, - и впервые в жизни почувствовал себя героем старого нуара. Как смешно: ты была роковой женщиной, но ничего от меня не хотела: ни денег, ни преступления, ни предательства, ни секса. Наверное, у тебя для этого были другие мужчины.

Я был не нужен тебе. Ты слишком хорошо ко мне относилась.

Я решил, что больше не буду звонить. Ты позвонила два-три раза - и опустилось безмолвие, как в немом фильме без тапера.

Я знал: ты не любишь звонить первой.

Не помню, в каком году это случилось. Кажется, еще до гибели Стаса, - да, точно, мы же с тобой никогда не говорили о "Криминальном чтиве". Об исчезновении Вадима и смерти Стаса тоже не говорили ни разу.

Мы вообще редко говорили о смерти - все больше о кино и о сексе.

Смерть и секс - главные темы нуара. Старый фильм фон Геля - не исключение: я успеваю открыть глаза и увидеть развязку.

Зритель всегда знает: не следует идти на зов фам-фатали. Герой тоже об этом знает, но в отличие от зрителя, укрытого спасительным сумраком кинозала, герой - пленник черно-белого экранного мира, он не может выбирать.

Но и у самой фам-фатали, зловещей роковой женщины, тоже нет выбора: с виноватой улыбкой она идет навстречу своей судьбе и ничего не может поделать: она такая как есть, красивая, одинокая, несчастная. Она не может измениться, хотя понимает - ничего хорошего не выйдет из ее бесконечных романов, увлечений и любовей.