28  

Стоп-стоп! Так, а ведь и не тряпка вовсе, а какая-то прорезиненная ткань, да еще вдобавок в нее что-то завернуто… Банка! Стеклянная банка с притертой крышкой!

Таких банок темно-желтого цвета стояло на шкафу в кухне пять штук. Алёна с Мариной еще в позапрошлом году нашли их на чердаке, вымыли и водрузили на шкаф. Банки обладали поразительной герметичностью. Алёна сунула в одну из них только что купленный лавровый лист и веточку тмина (во Франции лаврушка продается отчего-то только в сочетании с тмином), и теперь, столько времени спустя, он выглядел как молодой, а лавровый листочек, забытый в шкафу, вылинял и иссох. Увидев эти банки, зашедшая как-то в гости соседка Жанин, жена добродушного Жоффрея, разохалась: точно такие были когда-то у ее свекрови, еще с довоенных времен, но потом все как-то побились, а ведь это совершенно необыкновенная посуда. Жанин так причитала, что Марина расщедрилась и подарила ей одну банку. Подарила бы и больше, но ведь и банки, и сам дом ей не принадлежали. Правда, Брюны, его хозяева, окончательно забыли свою бургундскую собственность, но все же Марина и Морис всего лишь снимали очаровательный домик. Переговоры о покупке шли, но еще не завершились, так что Марина распорядилась чужим добром. Но радость Жанин была такой искренней!

– Слушай, – сказала Марина после ее ухода, – а что, если мадам Брюн помнит, сколько банок было на чердаке? Приедет и увидит, что их не шесть, а пять?

Марина окончила в Сорбонне юридический факультет, сейчас готовилась к экзаменам на звание адвоката и по этому случаю заделалась страшной законницей.

Алёна утешила ее, мол, вряд ли мадам Брюн помнит такую ерунду, как количество стекляшек, стоявших на чердаке, но у Марины при взгляде на верх шкафа, куда были водружены оставшиеся банки, делалось такое озабоченное выражение, что сейчас Алёна искренне порадовалась находке. Шесть было – шесть и будет! И радость ее в первое мгновение даже заслонила изумление: да кому же и зачем понадобилось засунуть банку в водосток? Вот уж ее-то совершенно точно не могли нечаянно уронить из окна второго этажа – она же вдребезги разбилась бы. Спрятали, именно спрятали, обернув сначала куском прорезиненной ткани. И прятали, кстати, совсем не банку, а то, что лежало в ней. Оно тоже обернуто куском прорезиненной ткани. Свернуто в трубку. Что-то вроде тетрадки.

Как достать? Нужно достать!

У Алёны даже руки затряслись от волнения и нетерпения. И мысли не возникло в голове – кому-то сказать о находке. Марину, к примеру, позвать. То есть, если бы она нашла пачку денег или россыпь золотых монет, разумеется, заорала бы, позвала: клад, мол. Но тетрадь… Нет. Нет! Рот будто судорогой свело. Наша героиня силилась выдрать из банки сверток, но никак не могла. Черт, разбивать придется… Она уже была готова грохнуть банку о край водостока, но одумалась. Тогда находку в тайне сохранить не удастся. Надо набраться терпения. Спуститься тихонько, чтобы никто не видел, чтобы никто не понял…

Ее вдруг словно ткнуло чем-то острым в спину. Алена резко обернулась – невдалеке, прислонившись спиной к каменному основанию небольшой chapelle [17], стоял мужчина лет сорока в джинсах и линялой, некогда бывшей синей майке. У него была весьма неожиданная здесь, среди темноволосых и смуглых бургундцев, внешность типичного крестоносца-северянина. Его бритая голова благородной формы так и просилась под шлем с плюмажем, а свирепый чеканный профиль должен был наводить ужас на сарацин, которым довелось бы увидеть его за поднятым забралом… И для многих, без сомнения, это было бы последнее, что они успели разглядеть в своей злосчастной сарацинской жизни.

  • «Lumen coelum, sancta rosа [18]!» —
  • Восклицал он, дик и рьян,
  • И как гром его угроза
  • Поражала мусульман.

Без Пушкина Алене никуда, уж конечно. Кстати, вроде бы она уже видела мужчину, его лицо… причем именно под шлемом…

А вот и нет. Не под шлемом, а под каскеткой, повернутой козырьком назад. Да ведь он же – тот тракторист, который пристально и недобро разглядывал ее на дороге в Нуайер! Сейчас смотрит тоже пристально, но отнюдь не недобро. Ну да, стоит внизу, и Алёнины ноги – главный объект его созерцания. Невозможно, просто невозможно недобро смотреть на женщину с такими невероятными ногами! И выражение серых глаз у него растерянное. Похоже, он сожалеет, что не воздал должное даме, когда она была нынче утром поблизости от него.

  28  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×