Ведьма из яблоневого сада

Алёна хлопнула глазами.

– А какая газета меня сюда прислала? – спросила осторожно.

– Ну, какая-нибудь международная, – туманно ответствовал Манфред. – Писать о проблемах французских фермеров, французских крестьян.

Ага, ага… французских крестьян…

– А что, у них есть проблемы? – спросила Алёна еще более осторожно.

Манфред пожал плечами.

– У меня лично никаких проблем не было вот до этой минуты, – он дернул подбородком, указывая на дорогу.

– А откуда вы взяли, что я журналистка, Манфред? – повернулась к нему Алёна, и лицо у того вдруг стало такое несчастное, такое тупое, такое покорное, что Алёна словно бы увидела его всего: сильного, взрослого мужчину, полностью подпавшего под влияние еще более сильной, хитрой, коварной – и очень несчастной женщины, своей тетки.

– А, теперь понятно, – кивнула она. – Вы видели, как я пишу что-то, остановившись на дороге.

– Я не видел, – быстро сказал толстый Доминик тонким мальчишеским голосом и даже руку выставил оборонительным движением.

– Он не видел, – заступился Манфред за друга детства (разумеется, они были друзьями детства, как же иначе?). – Ему я сказал вчера. Помните? Сказал, что хоть вам и не нравился запах удобрений, все же он не мешал вам останавливаться на дороге и то и дело писать что-то.

– Да, вы это сказали, – кивнула Алё-на. – А Доминик добавил: «Что можно писать на дороге под дождем?» Но если вы сами не видели, откуда же знали, что тогда шел дождь?

Доминик моргнул с задумчивым выражением школяра, который пытается придумать уважительную причину, по которой он разбил окно в классе.

– Ну… я же знал, когда Манфред запахивал удобрения, знал, что в тот день был дождь, – наконец вывернулся он.

– Да ладно, – отмахнулась Алёна. – Я видела вашу машину на холме. Зеленый джип обогнал меня. Потом я видела зеленый джип, когда стояла на столбике террасы и чистила водосток. Потом вы приехали на этом джипе, когда Манфред остановил меня на дороге. Вы были бледны, сказали, что всю ночь врачевали матушку. Я поверила. У нее и правда был нездоровый вид. Ведь я видела ее тем утром, когда пробегала через Самбур, и подумала, на кого же она похожа? Потом сообразила: на вас. А также… – Алена осеклась. – Еще она похожа на свою сестру, да?

Про сестру матери Доминика говорить не хотелось. Аж до горечи в горле не хотелось. Алёна понимала, что от продолжения разговора не уйти, но всячески оттягивала эту минуту.

– Конечно, вы устали от бессонной ночи. Но голова у вас болела не от усталости, а от того, что я по ней очень крепко стукнула камнем, когда вы меня на мопеде по полю гоняли.

– Что?! – возмущенно возопил Манфред, будто Алёна его? обвиняла, что о?н гонял ее по полю.

А Доминик – ничего, промолчал, только совсем уж загнанно начал дышать.

– Зачем вы это делали, а? Неужели хотели убить меня, как ваша тетушка уби…

Алёна осеклась.

Она ничего не знает наверняка. И даже если ее догадка верна – не ее дело кого-то обвинять. Она не имеет права. Жертва и убийца, если все же было убийство, теперь сами разберутся между собой там, где они находятся.

– Я не хотел вас убивать, – пробормотал Доминик, и если Алёне показалось, что голос его звучал фальшиво, то это, наверное, проблемы ее буйного воображения, потому что вид у него был совершенно несчастный. – Мы решили только очень напугать вас. Я-то думал, она обо мне заботится, чтобы вы испугались, уехали скорей и не собрали материал о… – Он осекся.

– О чем? – устало произнесла Алёна. – Какие проблемы французских крестьян любой ценой следовало сохранить в тайне?

Доминик, набычась, молчал.

– Про гастарбайтеров, что ли? – вдруг с ошарашенным видом спросил Манфред. – Вы про гастарбайтеров писать собирались? Про нелегалов?

Алена онемела. Нет, просто психушка натуральная, честное слово…

– Я не собиралась писать ни о каких гастарбайтерах! – почти закричала она. – И про нелегалов – тоже! Я ничего о них не знаю! Я записывала свои впечатления от природы! Я писательница, а не журналистка! Писательница! Я пишу романы! Ваша тетка вас за нос водила, Доминик. Вас на меня натравливала, но ваши проблемы ее меньше всего заботили. У нее свои цели были, уж извините, что я так грубо… о мертвых и все такое… Но я точно знаю, что о вас она меньше всего заботилась. Она только о себе заботилась!

Алена думала, что Доминик оскорбится, но вид у него против ожидания сделался до невозможности виноватый и унылый.